Необычайно серьёзно все четверо раскатывали билетики, вынутые Лизой, пока не попался выигрыш.

— Боже, что это может быть? Я не перенесу! — скороговоркой выпалил Пастухов и взялся за сердце.

Лиза долго ходила от вещи к вещи, отыскивая по ярлычкам выигранный номер, а приятели следили за ней, гадая и подсказывая в нетерпении: кастрюля! — зонтик! — швейная машинка! И вдруг все сразу ахнули: графин!

Лиза несла вместительный хрустальный графин чудесных граней и просвечивающего пышного рисунка по гранатно-багровым блестящим плоскостям. Пастухов принял его священнодейственно, осмотрел любующимся взглядом, потом проникновенно заключил:

— Обидная, оскорбительная ошибка фортуны: эта вещь должна принадлежать, по великим заслугам его перед Бахусом, нашему несравненному другу!

Он преподнёс графин Мефодию и поклонился.

— Стой! — остановил его Мефодий растроганно, но в неподдельной тревоге. — Не испытывай судьбу! Видишь?

Он вынул из графина пробку и поднял её перед очами Пастухова:

— Понимаешь ли ты, безумец, что это означает?

Пастухов уставился на пробку, захлопнул ладонью рот и покачал в испуге головой.

— Ты меня напугал! Понимаю. Понимаю.

Он взял пробку, многозначительно спрятал её во фрачный карман и, отдавая графин Мефодию, приказал:

— А это таскай ты!

— Символика! — сказал Цветухин.

— Таинственная магия! — грозно проговорил Пастухов и сделал несколько пассов гипнотизёра на Цветухина и Лизу.

Они смеялись, а публика накапливалась около лотереи, оттесняя друзей в сторону, и Лизе пришлось отойти от колёса, чтобы расслышать, что ей говорил Цветухин:

— Я пролетел в трубу! Вы должны возместить мой проигрыш первым же вальсом.

Она стала уверять, что уже обещала, явно боясь, что ей нельзя поверить. Он глядел на неё с любованием, — её возбуждение нравилось ему, её юность ещё жила в ней нетронутой, едва украшенной первым женским расцветом.

— Ну, хорошо, верю, верю. Ну, тогда — не вальс, а хоть какую-нибудь завалящую плясочку — обещаете?

— Завалящую — да.

Шутливому их разговору помешал Мефодий: он незаметно потянул Цветухина за фалду и пробормотал всполошенно:

— Идём скорей, нас представляют прокурору палаты!

Ознобишин, гордясь своим знакомством, уже подвёл Пастухова к супруге прокурора, и она изливала восторг, уверяя, что никогда не слышала таких чтецов и не подозревала, что в городе живёт человек, пишущий такие забавные, такие милые комедии. Пастухов слушал, чуть наклонив голову, довольный похвалой, со своей улыбкой торжествующего и убеждённого совершенства.

— Вы просто всех покорили, и я вас благодарю от имени нашего Общества! Спасибо, спасибо!

— Н-да, н-да, благодарю вас, — говорил прокурор, пожимая Пастухову руку, — вы, как бы сказать, альфой созвездия осветили наше скучающее собрание. И как же вам не грех, живя здесь, скрывать от нас своё вдохновение, свой дар?

— Видите ли, ваше превосходительство, — сказал Пастухов с обаятельной непринуждённостью давнишнего знакомого, — я никогда не думал, что могу вас заинтересовать в этом своём качестве.

— Но позвольте, позвольте! Неужели вы полагаете, что мы уж так никогда не берём книги в руки, не заглядываем в театр, не интересуемся… как бы сказать, явлениями…

— Нет, нет, — поторопился Пастухов, — я только полагаю, что ваш интерес к некоторым мнимым, подозреваемым моим качествам мешал вам увидеть во мне что-нибудь другое.

— Подозреваемым? Но мы всегда подозревали в вас именно талант!

— Однако высокое учреждение, которое вы возглавляете, не допускало меня убедить вас в этом, да?

— Вас ко мне не допускали? Ах, да, да, да! — обрадованно спохватился и будто сразу все припомнил прокурор. — Вы говорите об этой истории?! Ну, вы заставляете меня открыть все наши карты! Извольте! Мы вас нарочно никуда не выпускали, прежде чем вы не порадуете нас своим блистательным публичным выступлением!

Пастухов скользнул ладонью по лицу, смывая выражение обаятельного лукавства, и, захохотав, предстал перерождённой весёлой душой общества, почти рубахой-парнем.

— Подумайте, подумайте! — восклицала прокурорша, перебивая разговор мужа с Пастуховым. — Вашему другу достался графин без пробки!

Мефодий с Цветухиным нерешительно ждали, как повернёт дело Пастухов, когда довольно улыбающийся, уверенный в каждом движении Александр Владимирович вытащил из фрака пробку и потряс ею перед лицом превосходительной четы.

— Я спрятал пробку, — на актёров нельзя положиться, они мечтатели и страшные растери. А пробка мне нужна, — проверить один в высшей степени научный опыт.