Шрифт:
Еще сороку зовут «лесная болтушка». Где бы она ни появилась, всегда трещит и стрекочет — извещает лесных жителей об опасности. А какая плутовка! Как-то раз поехали мы с другом в конце января на рыбалку к Лебединому озеру. Прорубили пешнями лед, насадили на крючки мотыля, кинули лакомую приманку в прорубь. Долго ждать не пришлось — один за другим стали брать ерши. Мелкие, полупрозрачные, колючие. Видно, сильно проголодались в темном подледном царстве.
За час-другой мы натаскали около сотни рыбешек, сгребли их в кучу, а сами решили другое место поискать. Может, где окунек, плотвица или щучка объявится…
Только отошли от улова, как издали донеслась сорочья трескотня. Оказывается, одна белобока заметила на льду горку мерзлых ершей и немедленно оповестила подруг о своем открытии. И со всех сторон к проруби потянулись шустрые длиннохвостые птицы.
Когда мы разгадали хитрость плутовок, было уже поздно. Знаменитая уха из ершей исчезла! Сороки отлетели в сторону, уселись на телеграфные провода и стали переговариваться отрывистыми голосами.
ЯМЩИЧОК
Если дятел — лесной доктор, то поползень — лесной акробат. Ловкий, смелый, он бегает по стволам вниз головой. А какой нарядный! Голова и спина у него голубые. Грудь белая. Бока красно-рыжие. Хвост короткий, а у глаз — черные полоски.
Голосок у лесного акробата звонкий, задорный: «Твят… твят… твят!» — далеко слышен.
В зимнем лесу поползни держатся парами, небольшими стайками, часто вместе с синицами и пищухами.
В начале февраля погода неожиданно перевернулась. Разом потеплело. По-весеннему заиграло в небе солнце, на проселочной дороге растаял снег, засверкали лужи.
Разбежался поползень по поленнице дров, «фить-фить» — громко свистнул и с размаху бултых в воду! Забил крыльями, распушился — хороша баня!
В один из таких дней я возился на застекленной летней веранде — перебирал старые книги и журналы. Дверь в сад была приоткрыта, И в нее влетел поползень. Начал отчаянно биться о стекла, упал на пол и слегка зашиб крыло. Я поместил пострадавшего в клетку. Дома птица вскоре поправилась, привязалась ко мне и, завидев, радостно посвистывала. Недаром за этот бойкий лихой свист поползней на Руси величали ямщиками!
Шел 1946-й, первый послевоенный год. На маленькой станции Зуйки в пригородный поезд вошел худой как жердь, высокий старик. Прихрамывая, проковылял в проходе между скамейками и остановился посреди вагона:
— А ну, кому погадать! Ямщичок — птица у меня ученая. Врать не будет.
При этих словах он вынул из-за пазухи садок с поползнем и желтыми от табака крючковатыми пальцами высвободил птицу.
Поползень, казалось, только того и ждал. Ничуть не смущаясь людей, начал лазить вверх-вниз по одежде хозяина, теребить его за ухо, выпрашивать подсолнухи.
Затем, словно невзначай, нырнул во внутренний карман полушубка и выудил оттуда бумажку, свернутую трубочкой.
— Кому счастье привалило? — хрипловатом голосом выкрикнул старик.
Первыми к кудеснику потянулись женщины, дети, а затем выстроилась целая очередь.
И всем ямщичок своим длинным клюзом-шильцем доставал билетики. В них были и добрые предзнаменования, и предсказания встреч с друзьями, а ребятам доставал лесные подарки — орехи, желуди, сухие ягоды шиповника…
Тот ловкий циркач-поползень нашел и мне счастливый билетик. Расправив бумажку, я прочел в ней, что в жизни сбудутся все мечты.
Я понимаю, что это, конечно, наивно, но почему-то до сих пор не теряю веры а это доброе птичье предсказание.
БРАКОНЬЕР
С удочками на плече я долго бродил по берегу извилистой речки Колычи в поисках рыбного места. Но где бы ни закидывал, мне все не везло. Ни одной настоящей поклевки! Возвращаться домой было еще рановато, и, не теряя надежды, я все шагал и шагал вниз по течению. Умаялся и присел не пригорке у светлой заводи. Глянул на песчаное дно и заметил там стайку красноперых окуньков, серебристую плотву и застывшего у коряги щуренка. Размотал леску, забросил крючок с ручейником.
На миг зеркальную гладь покрыли круги, чуть слышно чмокнул поплавок. И все стихло…
Долго ждать не пришлось. Поплавок вздрогнул и медленно стал погружаться в воду. Я подсек и выбросил на берег крупного окуня. Будто чуяло мое сердце: в этом месте меня ожидала удача. За какой-нибудь час я поймал десяток приличных рыбин…
Здесь и решил устроить приваду. Забил в дно реки полукругом колышки, оплел их лозой, насыпал песку. Получился крохотный полуостров. С той поры я стал наведываться сюда да рыбу прикармливать. Чуть зорька заалеет — я на реку, на свое любимое место. Спущусь с пригорка и каши овсяной да жмыху подсыпаю. И рыба меня признала: тут как тут, поблизости стоит, ждет. Одним словом, с того удачливого дня уловы были на славу. Но в середине отпуска меня неожиданно вызвали по срочному делу в город, и на Колычу я попал только спустя месяц.