– Эти белые скоты? Ха! – почти взвизгнула она.

– По-моему, Энни, они пытаются выжить вас отсюда.

Пол в самом деле так думал.

– Никуда я не уеду! Останусь здесь, назло им останусь! Останусь здесь и буду харкать им в глаза!

– У вас найдется сто шесть баксов в дополнение к четырем сотням из моего бумажника?

– Да. – Это слово она произнесла с некоторым облегчением.

– Вот и хорошо, – сказал он. – Тогда лучше бы вам сегодня же уплатить по этому чертову счету.

Ты уедешь, и я посмотрю, что можно сделать с пятнами на дверном косяке. А после этого, Энни, подумаю о том, как бы мне выбраться отсюда к чертовой матери. Что-то мне поднадоело жить под твоей крышей.

Ему даже удалось улыбнуться.

– Мне кажется, там, на столике, вам удастся наскрести семнадцать центов, – произнес он.

У Энни Уилкс имелись свои представления о порядочности, она была по-своему безукоризненно честной. Она могла заставить Пола напиться грязной воды, могла не давать ему лекарство, когда он терял сознание от боли, могла заставить его уничтожить единственный экземпляр нового романа, могла приковать к кровати наручниками и затолкать ему в рот вонючую тряпку для полировки мебели; но она ни за что не прикоснулась бы к деньгам в его бумажнике. Она принесла бумажник, старый кожаный бумажник, которым он обзавелся еще в колледже, и вложила ему в руку.

Удостоверения личности на месте не было. На этот счет она не проявила щепетильности. Он не стал задавать вопросов – ему показалось, что так будет благоразумнее.

Удостоверения не было, но деньги лежали на месте – новенькие хрустящие банкноты, в основном по пятьдесят долларов. С удивительной и даже пугающей ясностью он увидел, как его «камаро» подъезжает к окошечку кассы Боулдер-банка накануне того дня, когда была закончена работа над «Быстрыми автомобилями», и он протягивает кассиру чек на четыреста пятьдесят долларов, завизированный его личной подписью на обороте. Тот Пол Шелдон был свободен, здоров, полон сил и настолько легкомыслен, что не ценил этих замечательных даров судьбы. Тот Пол Шелдон окинул кассиршу взглядом – высокая блондинка в темно-красном костюме, любовно подчеркивающем округлости ее тела. И она окинула его взглядом… Интересно, что бы она подумала о том Поле Шелдоне, каким он стал – растолстевшем на сорок фунтов, постаревшем лет на десять, о том Поле Шелдоне, у которого вместо ног два чудовищно искривленных и совершенно бесполезных обрубка?

– Пол?

Он поднял глаза на Энни. Банкноты были у него в руке. Четыреста двадцать долларов.

– Что?

Она смотрела на него с поразившим его выражением материнской любви и нежности на лице – поразившим потому, что он видел под ним непроницаемую черную пропасть.

– Пол, вы плачете?

Он провел свободной рукой по щеке и на самом деле почувствовал, что она стала влажной. Он улыбнулся и протянул ей деньги:

– Чуть-чуть. Я подумал о том, как вы добры ко мне. О, наверное, мало кто меня понял бы, но… сам я, кажется, понимаю.

Она наклонилась к нему и дотронулась до его губ. Ее глаза тоже заблестели. Он вдохнул запах ее дыхания, запах темных, затхлых глубин ее души, запах, напомнивший ему запах тухлой рыбы. Нечто в тысячу раз худшее, чем запах (вкус) половой тряпки. Пришло воспоминание о том, как ее дыхание

(!дыши, черт побери! ДЫШИ!)

врывается в его легкие, подобно грязному ветру из глубины ада. Он почувствовал спазм в желудке, но все же улыбнулся ей.

– Милый, я вас люблю, – сказала она.

– Может быть, прежде чем ехать, вы посадите меня в кресло? Я хотел бы поработать.

– Ну конечно. – Она обняла его. – Ну конечно, дорогой.

Ее добрых чувств недостало на то, чтобы оставить незапертой дверь его комнаты, но это не представляло особых проблем. На сей раз его сознание не было затуманено безумной болью и чувством обреченности. Он, как запасливая белка, спрятал у себя под матрасом рядом с капсулами новрила четыре заколки Энни.

Убедившись, что она действительно уехала, а не шныряет тайком по дому, чтобы «зажопить» его (очередной уилксизм – словечко из лексикона Энни) при попытке выбраться из комнаты, он подкатился в кресле к кровати, достал заколки и взял с прикроватного столика коробку с тампонами и кувшин с водой. Пол обнаружил, что инвалидным креслом управлять нетрудно, даже несмотря на стоящий перед ним «Ройал» – руки его значительно окрепли. Энни Уилкс, наверное, удивилась бы, узнав, насколько сильнее они стали. Пол искренне надеялся, что в один прекрасный день она получит возможность лично в этом убедиться.

«Ройал» – довольно поганая пишущая машинка, но она послужила ему превосходным тренажером. Пол поднимал ее и ставил на место всякий раз, как оставался в кресле в ее отсутствие. Поначалу он был способен поднять ее лишь пять раз примерно на шесть дюймов. Теперь же он поднимал машинку раз восемнадцать – двадцать без остановки. Неплохо, если учесть, что эта сволочь весит как минимум пятьдесят фунтов.

Зажав, как портной, две шпильки в зубах, он начал ковыряться третьей в замке. Он опасался, что оставшийся в замке обломок заколки может помешать ему, но ему удалось почти сразу зацепить язычок замка. Он еще успел подумать, не закрыла ли она дверь еще и на задвижку – он изо всех сил старался казаться слабее, чем на самом деле, но настоящая паранойя обычно сопровождается поистине безграничной подозрительностью, – и дверь открылась.