Шрифт:
По расспросам Горгий быстро нашел дом купца Амбона. Это имя упоминал Критий, наставляя Горгия перед отплытием из Фокеи. Его же первым назвал нынче блистательный.
Амбон принял Горгия во внутреннем дворике, в тени шелковицы. Не отягощенный одеждой, сидел он на мягких подушках на краю бассейна, свесив ноги в воду, — важный, толстощекий, с завитой бородой. Раб отгонял от него опахалом мух. Горгий не заставил себя упрашивать — подобрал полы гиматия, скинул сандалии, тоже погрузил ноги в прохладную водичку.
Амбон хорошо отозвался о Критии — достойный, дескать, человек. Спросил, почему гам Критий не приплыл в Тартесс. Важно покивал, услышав в ответ, что почтенный фокейский купец болеет животом да и по старости лет опасается пускаться в столь далекое плавание. Искоса посмотрел на Горгия, спросил, какие товары желательны Критию.
Таиться было нечего: пошел нужный торговый разговор. Коротко рассказал Горгий об опасности персидского нашествия, о нужде в хорошем оружии для защиты Фокеи.
— Есть олово в слитках, — сказал Амбон. — Недавно вернулись мои корабли с Оловянных островов. Медь тоже найдется. А бронзу из них вы и сами умеете выплавлять.
— Умеем, — согласился Горгий. — Но потребно нам, почтенный Амбон, иное. Сильно просит тебя Критий продать, — тут Горгий стал загибать пальцы, — мечи, наконечники копий в пол-локтя, нагрудные латы, поножи из черной бронзы.
— Черная бронза? — Амбон насторожился. — Видно, ты плохо меня расслышал, фокеец. Я тебе толкую про олово.
— Слышали мы, почтенный Амбон, что меч из тартесской черной бронзы перерубает обыкновенный. Понимаю, это ваша тайна, но ведь я не допытываюсь, как ваши оружейники плавят ее…
— Талант олова за талант твоего наждака, — твердо сказал Амбон. Он, не глядя, протянул руку назад, принял от раба амфорку с благовонием, поднес к волосатым ноздрям.
Уклоняется, подумал Горгий. Не по-торговому разговор ведет. Ногами в воде болтает да снадобье свое нюхает, будто от меня смердит…
Вслух сказал:
— Так как же насчет черной бронзы, почтенный Амбон? — Доверительно добавил: — Есть у меня и янтарь первейшего сорта.
Тартессит сухо проронил:
— Завтра пришлю к тебе на корабль человека. Посмотрит, что у тебя за товар, тогда и решим, сколько олова можно дать.
Грязная узкая протока отделяла квартал моряков от квартала оружейников. Здесь стеной стоял высокий камыш. А дальше, сколько охватывал глаз, разливался в топких берегах желтый медлительный Бетис. Вдоль густых камышовых зарослей бродили цапли, копались в иле длинными клювами. Здесь, на краю квартала, и разыскал Горгий канатную лавку купца Эзула.
При лавке была мастерская. В длинном, пропахшем болотной гнилью сарае десятка два рабов лениво теребили камышовое волокно, вили канаты, плели корзины и циновки.
Купец Эзул был худ и неопрятен. Весь отпущенный ему богами волос рос ниже глаз — на голове не было ничего. Он жевал пряник, роняя липкие крошки в нечесаную бороду, скрипучим голосом покрикивал на рабов.
— Говори скорее — что надо? — буркнул он на плохом греческом, приведя Горгия в убогую каморку за мастерской. — Я по бедности надсмотрщика не держу, сам управляюсь с этими ленивыми скотами.
Горгий и не собирался долго с ним разговаривать. Достал из-за пазухи карфагенский ремешок, подал Эзулу:
— Это тебе шлет Падрубал.
Эзул проворно выглянул из каморки, покрутил головой — нет ли кого поблизости. Вытащил из-за груды корзин круглую палочку, обмотал вокруг нее спиралью ремешок Падрубала. Долго шевелил губами, водя глазами по палке.
Тайное письмо, подумал Горгий. А так, не навивая на палку, посмотришь — вроде узор выжжен. Ну, не мое это дело.
— Прощай, — сказал он и шагнул к двери.
— Не торопись, фокеец. Не хочешь ли отведать моего вина?
Отказаться — обидеть. Горгий принял чашу, с отвращением поднес ко рту. Вино оказалось на удивление: так и прошибло Горгия медовым духом, даже в ноздрях защекотало.
В бесцветных глазах Эзула мелькнула усмешка.
— Полагаю, — проскрипел он, — почтенный Амбон потчевал тебя вином получше?
Вино твое превосходно, — сказал Горгий. — Но я тороплюсь…
— Торопливая стрела летит мимо цели. Сядь, фокеец. После разговора с Амбоном тебе некуда торопиться.