Шрифт:
– Здесь довольно тепло для такого позднего часа, – заметила Кэтрин.
– Это душистое и обволакивающее тепло, – прошептал он, нагнувшись к самому ее уху. – Словно кто-то живой обнимает вас. Ветерок ласкает вас и целует. Вы чувствуете это? – И он почти неслышно провел пальцем по ее обнаженному локтю.
Кэтрин понимала, что ей лучше всего отдернуть руку, убежать обратно в зал, подальше от этого обворожительного мужчины, но она была не способна пошевелить и пальцем. «Да я и не хочу, – подумала она. – Мне приятны его слова, его прикосновения, его внимание ко мне. Я хочу помочь ему избавиться от грусти. Ведь это именно то, чего я втайне искала всю жизнь – кого-то, кто нуждался бы во мне, верил мне, открыл бы мне свою душу».
– Это действительно приятно, – дрожащим голоском отвечала она.
– И непохоже на вечера в вашей английской деревне? – Его голос был едва слышен.
– Совершенно непохоже!
«Ох, миссис Даулинг, видели бы вы меня сейчас, – подумала она. – А Бет Карпентер была бы поражена, она бы чувствовала зависть и любопытство».
– В Англии часто идут дожди, – добавила она, стараясь говорить как ни в чем не бывало, словно не чувствуя, как его рука легла ей на плечо.
– Здесь тоже бывают дожди. Ужасные ливни, когда Миссисипи выходит из берегов и все превращается в хаос – иногда доходит до наводнений. Но вы приехали к началу лета, в самый приятный сезон, хотя и самый жаркий. Я припоминаю, как гулял с отцом по вечерам в Валларде, – смутный образ человека, которого я обожал. «Это твоя земля, сынок, – любил говорить он, – твое достояние. Ты должен как следует охранять ее и заботиться о ней и обо всех, кто от тебя зависит, как это делаю я». Но мне так и не представилась такая возможность.
– Все еще исправится, я уверена. – Она порывисто обернулась к нему с сияющим взором. В ее глазах мелькнула неясная мысль. – Вы хотели бы снова владеть своей плантацией?
– Конечно, но это безнадежно. Мы утратили практически все. О, мы довольно сносно живем в городском доме, но у нас ни за что не наберется достаточно средств, чтобы восстановить Валлард. Нет, мисс Энсон, лучше мне об этом и не мечтать.
– Возможно, я могла бы помочь вам, – нерешительно вымолвила она.
Он застыл и отодвинулся, взгляд его стал непроницаемым.
– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи. И если этому суждено вообще когда-то случиться, то лишь благодаря моим собственным усилиям. Ладуры никогда не ставили себя в неловкое положение или в зависимости от кого бы то ни было.
Кэтрин отвернулась, проклиная себя. Он так горд, а она оскорбила его. Как бестактно, как грубо! После такой выходки он ни за что больше не станет с нею говорить.
– Я не хотела вас обидеть… простите неловкость иностранки, – прошептала она.
Он не сразу ответил, а с отсутствующим видом глядел вдаль. Она различала в сумраке его профиль: высокие скулы, римский нос, выпуклые губы, упрямый подбородок. Наконец он обернулся, слегка улыбаясь:
– Давайте просто не будем об этом говорить. Эта ночь слишком прекрасна для низменных материй. Наслаждайтесь же ею.
Это была волшебная ночь, казалось, она сама – словно живое существо, дышит и движется под темным пологом листвы, в которой звенели цикады и угадывались темные провалы непроглядной тени под дубами. На темно-пурпурном бархатном небосводе сияли звезды – ей казалось, что никогда они не светили так ярко. Все страхи и сомнения оставили Кэтрин, и она встрепенулась всем своим юным телом. «Наконец-то я дома, – радостно думала она. – Ни за что отсюда не уеду».
– Мисс Энсон, вы позволите мне нанести вам визит? – глубоко заглянув ей в глаза, со значением спросил Адриен.
– Мистер Ладур, я ведь только успела приехать. И я думаю устроить большой прием, как только познакомлюсь с достаточным количеством народа. Элиза поможет мне в этом. – О, она помнила преподанные ей миссис Прентис уроки: «Не будьте чересчур покладистой. Джентльмены ценят скромность и предпочитают сами добиваться внимания дамы».
Ее невообразимое счастье может изменить ей, и в ушах ее вовсю звонили тревожные колокола, но то безрассудное, бесшабашное существо, что всегда жило в ней, пусть под строгим контролем, изо всех сил рвалось на свободу, страстно желая взять от жизни все и сразу. Да и какая беда может выйти из того, что Адриен посетит ее, к тому же в присутствии Элизы?
– Как вам будет угодно. – Он едва заметно улыбнулся и придвинулся к ней поближе на каменной скамье, где они устроились. – Я не хотел бы показаться вам нахальным, но равным образом я не желал бы и рисковать потерять вас из-за другого мужчины.
Она нервически рассмеялась, пожалев, что не так искусна в кокетстве, как Элиза.
– Не вижу, почему бы это могло случиться. Видите ли, я не охочусь за мужем. Я слишком далека от этого.
Его рука лежала на спинке скамейки, и она каждой клеточкой тела ощущала его близость. Целая буря чувств бушевала в ее душе: страх, восторг и еще какое-то, пока незнакомое ей желание, разжигавшее в ее крови настоящее пламя. Оценивающе глядя на нее, Адриен ухмыльнулся.
«Она восхитительна, – говорил Уоррен нынче утром, когда заглянул к нему домой на Рю Рояль, и Адриен подверг его строгому допросу. – Лестине далеко до нее».
И вот она сидит здесь, губы ее полуоткрыты, грудь вздымается под тонким шелком от учащенного дыхания, и чистые голубые глаза подернулись загадочной дымкой, хотя вспыхивают огнем всякий раз, замечая его предательскую страсть. Адриен помнил то неудержимое желание, что охватило его, едва он впервые обнял ее в танце и обнаружил, что под ее вечернем платьем ничего нет. Она была бунтаркой, и это не могло оставить его равнодушным. Она не пыталась заигрывать с ним – пока, конечно, – и эта неискушенность возбуждала его.