Шрифт:
— Повторите, пожалуйста. Мне очень нравится.
Я исполнила ее просьбу:
Молю: оставь мне все мечты,Мой свод небес, зеленый дол,Мои леса, мои цветы,Холмы, деревья и кусты,Лазурь речной волны.Покуда цел прибрежный мой приют,Где нет мне дела до грядущих бед,Пусть дни в блаженной радости текут,И счастье этих сладостных минутПродли на много безмятежных лет!Пускай, неспешна и легка,Под сенью ивовых ветвей,Струит свой вольный ток река,Ловя дыханье ветерка,Лаская край полей.Душа внимает пенью всех ветров,И в такт им чередой идут часы,И сонмы дивных, лучезарных снов,Как вешний дождь, не знающий оков,Врываются в мою младую жизнь.Твердят, что жизнь — тяжелый гнет,Но для меня она легка.Меня молитва бережетОт боли, горя и забот,Как матери рука.Ребенку недоступен бег времен,Его вселенная — единый миг.Не ведая о бурях жизни, онДушой в мечты о счастье погружен,Как мотылек, беспечен и игрив.Сверкает вереница дней,Как брызги летнего дождя.В душе — ни страха, ни скорбей,Лишь благодарностью к ТебеОна всегда полна.Пусть неизбежно жизни отцвести.Что значит Смерть? Смеживший веки сон,Чтобы сказать прошедшему: «Прости»,Любить и верить, что в конце путиМне в Небесах проснуться суждено.— Да, — сказала Тина серьезно и наставительно. — Хорошие стихи.
— Не думаю. Вот в оригинале они хорошие.
— В оригинале?
— Это французское стихотворение, я перевела его на английский.
— Это было что-то вроде урока?
— Нет, мне нравится переводить, но не нравится, как у меня получилось. Все же понять, что хотел сказать автор, можно.
— Не знаю, каким словом это назвать. Может быть, «спокойствие» или «мир»?
— Пожалуй, я бы назвала это умиротворением.
— Умиротворение. Умиротворение, — повторила она за мной два или три раза. — Как красиво звучит!
— Это слово встречается в одной старинной оде, написанной на смерть друга. — И я процитировала несколько строк из «Пиндарической оды» Джона Олдэма: [5]
Так сладок был в торжественной тишиПленительный покой твоей души.Был тих и безмятежен твой уход —Неслышней мягкой поступи часов,Беззвучней, чем движение планет.И умиротворением такимНаполнен был последний легкий вздох,Что, если б голубь сел тебе на грудь,Чтоб дать усталым крыльям отдохнуть,Движенья б он не ощутил ничуть.Как постоянно дышит тишинойМорская гладь, и никакой волнеЕе не сдвинуть с места, и смутитьЕе не в силах никакой прибой;Как ясная небесная лазурьНе ведает ни туч, ни грозных бурь,И тщетно Нил ждет от нее дождя, —Так был твой дух всегда самим собой,Подобно сказочной земле — такой,Где неизвестны ни мороз, ни зной.5
Олдэм Джон (1653–1683) — английский поэт, в основном писавший стихи-подражания римским поэтам (особенно Ювеналу), в которые он вносил философское видение, созвучное своей эпохе.
Тина сказала:
— И это тоже очень красиво, хотя я не совсем поняла. Почитайте еще что-нибудь этого поэта.
— Почти нечего больше. Он умер молодым.
— Тогда прочтите, пожалуйста, французское «Умиротворение» еще раз.
Я повиновалась. Тогда последовало:
— А вы часто этим занимаетесь?
— Чем — этим?
— Переводите французские стихи на английский?
— Нет, не очень. Временами.
— Прочтите еще что-нибудь из своих переводов, пожалуйста.
— На сей раз выберу что-нибудь повеселее. Ты знаешь, как по-французски «вишня»?
Она заколебалась:
— Я знаю только, как яблоко — pomme и груша — poire.
— А вишня — la cerise. Вот стишок, который тоже так называется. Я перевела его для двух своих маленьких племянниц, у их папы много вишневых деревьев в саду. И у Маргарет и Берты всегда праздник, когда собирают вишни: им разрешают собирать их вместе со всеми.
— Я хочу поскорее послушать.
— Тогда слушай:
Зимой тот кустБыл сух и пуст,Стал по веснеБелей, чем снег.Потом опалиВсе цветы,Но загляниПод ветки ты:Здесь ягодки!Горят они,В листве сокрывшись,Как огни.Скорей сюда!Как сладок вкус!Я в куст поглубжеЗаберусь!Пока я читала, повалил снег и запорошил оконные рамы.
— Какое хорошее стихотворение про вишни, — сказала Тина. — Оно тоже про умиротворение, но какое-то другое. У мистера Эллина в саду есть вишневое дерево, я сама слышала, как он рассказывал. А у вас тоже есть?
— Нет, у меня нет.
— А мистер Эллин угощал вас вишнями из своего сада? Верность правде заставила меня признаться, что такое имело место.
— В прошлом году?
— Нет, в прошлом году он, кажется, угощал только мистера и миссис Рэндолф. Он тогда только недавно переехал в Клинтон-Сент-Джеймс, и ректор с женой были его единственными близкими друзьями.
— А в этом году угощал?
— В этом угощал.
— Вот видите. А в этом году было мало вишен, урожай был плохой. Я знаю. Меня тут не было осенью, но я потом про это слышала. Совсем мало вишен, и все же он дал вам-. Вам, и больше никому.
Я расслышала торжествующую нотку, ясно указывающую, кто имелся в виду под «больше никому». Я поспешила изменить тему:
— Это очень великодушно с его стороны, правда? Смотри, как быстро валит снег! Завтра мы идем на обед к доктору Перси и его жене, а Энни будет обедать с их экономкой-старушкой; тем временем Элиза и Джейн будут готовить говядину и сливовый пудинг для обеда, который они устраивают у своих родителей в день святого Стефана. Как ты думаешь, сумеем мы втроем с Энни перейти через дорогу, не утонув в сугробах?
Но моя хитрость не удалась, как и до того уловка с урожаем вишен: никакой силой нельзя было отвлечь Тинины мысли от добрых деяний мистера Эллина:
— Ну, если мы и впрямь провалимся в сугроб все втроем, мистер Эллин увидит это из своего окна — его дом совсем близко от дороги — и сразу прибежит и спасет нас.
Я оставила ее размышлять над этой счастливой возможностью, а сама тем временем села читать его письмо ко мне, прибывшее одновременно с записочкой для нее.
До сих пор мне казалось, что мистер Эллин, пожалуй, поторопился с покупкой материи на платье и накидку для Мартины и что следовало дать отсутствующему мистеру Конуэю Фицгиббону еще одну возможность снестись с миссис Уилкокс, или собственной персоной прибыть в «Фуксию» для объяснений. Не была я уверена и в том, что мистер Эллин сделал все возможное, чтобы склонить миссис Уилкокс вернуть Мартине хотя бы часть вещей. Однако его письмо, хотя и не могло полностью оправдать его поспешность, тотчас убедило меня, что поражение, которое он потерпел, пытаясь упросить мисс Уилкокс ослабить хватку и вернуть Мартине часть ее одежды, нельзя отнести на счет его кажущегося легкомыслия. Как оказалось, она с таким жаром отвергла две его попытки уломать ее, что ему стало совершенно ясно: отказ продиктован низменным желанием проучить бедную маленькую Мартину за «упрямство». Даже Дианины обноски, заявила директриса, слишком хороши для такой мерзкой, отвратительной, строптивой девчонки.