Раса стошнило. После всего увиденного он долго лежал пластом на ветке — лицом вниз, бездумно разглядывая кусты и лопухи листьев слоновьего уха. Затем спустился с дерева и, отметив попутно, что следы рвоты уже облепили вездесущие насекомые, отправился к реке — умыться и прополоскать горло.

Рас ничего не мог сделать для Вилиды. Оставалось лишь горевать — и отомстить убийцам. Еще жив был Юсуфу, если верить словам Селизы. Рас уже засомневался, не услышал ли от нее то, что хотел услышать — не был ли ее ответ им же самим и продиктован? Никаких следов Юсуфу в деревне он пока не заметил. Может быть, вонсу убили его на обратном пути, а может, Юсуфу удалось вырваться и ускользнуть от них по деревьям — в искусстве верхолаза равных ему среди людей не было. Может, он укрылся от вонсу в холмах?

Происшедшее было слишком тяжелым ударом для Раса. Два самых любимых и близких человека, не считая Юсуфу, погибли в один и тот же день.

Бог любит троицу, часто повторяла Мирьям.

— Только бы не сейчас! — вслух воспротивился Рас. Он вернулся к месту, где оставалось обезглавленное тело Габаду, в надежде отыскать там Джанхоя. От умершего старика мало что осталось — над разбросанными по полянке костями трудились два шакала, да с полдюжины воронов ожидали поодаль своей очереди. А беспечный лев устроился отдыхать сразу же за кустами. На спине, томно раскинув в стороны лапы, он спал сытым беспробудным сном.

«Будь я вонсу, твой живот уже пронзило бы копье и ты никогда не узнал бы, чем закончится твой львиный сон — если, конечно, львы видят сны, — подумал Рас. — Спи и дальше, Джанхой; надеюсь, с тобой ничего не случится. А я сейчас буду какое-то время очень занят».

Юноша извлек из колчана стрелу вонсу, пронзившую грудь матери, и тихо поклялся:

— А ты вскоре вернешься к тому, кто послал тебя в сердце матери. Ты вернешься в его сердце. Биджагу не пережить ближайшей ночи!

Остаток дня Рас провел на дереве, пытаясь выспаться перед трудной ночью. Вопли обезьян и птичьи трели мало тому способствовали. Но и без них он спал беспокойно; несколько раз, увидев во сне Мирьям и Вилиду, просыпался от слез. Последнее видение — о Юсуфу в клетке, посреди деревни вонсу — разбудило Раса окончательно. Поняв, что больше ему не уснуть, не уверившись окончательно в безопасности отчима, незадолго до сумерек Рас отправился к высокому дереву, что росло напротив деревни, через реку.

Уходящий день укутал лес в багрянец. Дневные обитатели готовились к ночи и затихали; звуковую эстафету принимали ночные охотники. Рас, услыхав знакомые неприятные звуки, сообразил, что до тела Зибеду уже добрался леопард. Зверь волок свою находку в кусты, чтобы без помех попировать. Скоро большая часть Зибеду, известного острослова и забияки, перекочует в брюхо леопарда. А кости, обглоданные дочиста шакалами и вороньем, порастут травой. И не останется ничего. Так же, как от старого арфиста Габаду, который уже стал львиным дерьмом и разбросанными по траве костями.

«А я еще не забыл шутки Зибеду, его двусмысленные остроты, которые пересказывала Вилида. И хорошо помню звуки арфы старика, его мелодии, и могу сыграть эти песни на своем инструменте. А Мирьям и Вилида уже никогда…»

Рас заставил свои мысли переключиться — воспоминания о Мирьям и Вилиде терзали душу.

За стенами деревни уже загорались огни факелов, и в их свете Рас заметил, что покойников, снятых со зрительских скамеек, уже перенесли в Большой дом для отпевания. Несколько женщин возились у очагов перед хижинами, остальные участвовали в скорбном ритуале. Биджагу, сидя на троне, что-то хватал с подноса, который держала перед ним Селиза. Даже с набитым ртом он не прекращал разговора с Вавафу и сидящими рядом на корточках воинами.

Над каждыми из ворот тоже зажгли теперь факелы, и на каждой платформе над воротами Рас разглядел по мальчугану. То есть скорее догадался, чем увидел — в просвете между остриями кольев можно было заметить лишь их макушки и вихры Неглупо, отметил про себя Рас, воины больше не хотят служить легкой мишенью для моих стрел.

Но где же все-таки Юсуфу?

Чтобы изменить угол зрения, Рас перебрался на соседнее дерево. Как и следовало ожидать, под стеной у священного древа он увидел засаду. Патапи, намеренный пресечь вторжение Раса этим путем, скорчился в тени под стеной.

Темнота сгущалась; луна еще не восходила. Кроме плакальщиц над покойными, все женщины с детьми разбрелись по хижинам. Воины столпились вокруг Биджагу — тот давал последние указания. Дети, отозванные с платформ, отправились по домам; все факелы, кроме одного, погасили. В свете последнего Рас скорее угадал, чем увидел, как воины рассредоточились и попрятались в тени хижин. Патапи скрылся под хижиной Вавафу. Биджагу открыто вошел в Большой дом, но никак не для сна — Рас нутром чуял, что тот сидит наготове у самого входа.

Последний факел зашипел в воде — в потемках над деревней повисла тишина. Стихли даже стоны плакальщиц в Большом доме.

Рас спустился с дерева и переплыл реку. Из тайника в дупле он извлек свои огненные палочки и уселся добывать огонь. Наконец, когда конец длинной сухой ветки занялся пламенем, Рас отправился к священному дереву. Преодолев неудобства подъема с головней в руке, он с ходу швырнул ее на крышу хижины шамана.

Немедленно кто-то — похоже, Вавафу — заорал, чьи-то босые пятки зашлепали по земле. Рас спрыгнул с дерева и побежал вокруг частокола по направлению к западным воротам. Забросив там веревку на ограду и зацепив петлю за кончики кольев, быстро подтянулся наверх и заглянул внутрь. В свете разгорающегося огня вокруг хижины суетились Вавафу с женой и кое-кто из соседей. Двое взобрались на крышу и пытались сбить пламя веслами. Остальные подавали советы. Все, что удалось в результате, — это разметать искры по всей поверхности крыши. Несколько женщин притащили горшки с водой. Биджагу не показывался.