Шрифт:
– Понятно. Ну-ка, давайте еще раз текст посмотрим. Что-то там такое было…
Олег вновь берет листки. Вертит их в руках, быстро бегая глазами по строчкам и шевеля губами.
– Я вначале хотела в милицию обратиться, письмо им показать, – рассказывает между тем Монахова. – Хорошо, что сразу не пошла, сначала знакомому своему позвонила. У него сын – юрист, консультант при Харьковской епархии. Так он, когда это письмо прочел, сразу заявил: «Не вздумайте нести в милицию! Он же пишет, что человека убил! И что он социально опасен. Розыск-то объявят – но, если найдут, посадят непременно. Еще и пару нераскрытых дел на него повесят. Так что не вздумайте…»
– Ну, полагаю, ваш консультант несколько сгустил краски, – спешу я успокоить разволновавшуюся Татьяну. – Но посоветовал верно. В милицию с этим идти не стоит.
– Да, но я хочу его найти! Ведь видно же: ему плохо, ему помощь нужна!..
– Вот, есть! – В голосе Олега пробивается азарт сыщика, напавшего на след. – Монах… Владимир пишет: «Сходил даже на старое место, где мы экзамены сдавали, там аура хорошая. Сидел, три часа медитировал, экзамены вспоминал, тренироваться по-старому пробовал… Не помогает». Ты понял, Димыч?
– Понял!
Я обернулся к скульптурной группе «Недоумение» в лице двух женщин.
– Понимаете, наша школа карате каждый год сдает экзамен. Все группы с инструкторами плюс приглашенные. Так вот, это много лет происходит в одном и том же месте… – Краем глаза я ловлю предупреждающий взгляд Олега и осекаюсь на полуслове. Он прав: не стоит пока говорить Татьяне, где это.
Еще кинется сдуру, спугнет Монаха…
– …а раз Владимир пишет, что он сходил, а не съездил на старое место, – значит, он окопался неподалеку. И мы подозреваем, где.
– Где?! – Монахова вся подалась вперед, задев столик и едва не расплескав коньяк из рюмок.
– Извините, Татьяна, но пока мы не можем вам этого сказать. Думаю, завтра… нет, завтра не получится!.. послезавтра мы сами туда съездим и все выясним. Мы ведь тоже не Шерлок Холмс с доктором Ватсоном. Поймите нас правильно…
Все сходится. Монах отправил письмо с Левады – а электрички на Змиев, через три остановки после которого надо выходить, чтобы попасть на «экзаменационную поляну», уходят именно оттуда! И как раз на той же станции, по другую сторону железнодорожного полотна, имеется вполне приличный дом отдыха, где мы с Олегом отдыхали семьями несколько лет подряд. Пару раз к нам туда на шашлыки приезжали друзья-знакомые – и среди них, кажется, был и Монах.
Сейчас дом отдыха пустует (не сезон еще), но какая-то обслуга из местных там есть всегда, и если приехать да сунуть денег (а деньги у Монаха есть, заработал на бедном Дагласе Дедже)…
– Не волнуйтесь, Татьяна, все будет хорошо! Вот и сын ваш на поправку пошел, и Володя жив, письмо прислал. Мы его постараемся найти. Послезавтра с утра и поедем. Все будет хорошо…
Мне бы и самому хотелось в это верить. Только многое мешает. Теряют на глазах сознание люди на остановке. Обмяк, не дышит старик. Попал в больницу Монахов-младший (слава богу, очухался парень!). Убит американец. Рассказы Большого Босса и «бригадира» Калмыка, бывшего Олегова одноклассника. Сломанная рука Ленчика. Шестеро насильников искалечены вот этой застенчивой и несчастной девушкой, сидящей напротив меня. «Самая разрушительная система выживания». Как у Миши Успенского: «Всех убью, один останусь..!»
– А сейчас, если вы, Ольга, не возражаете, мы бы хотели взглянуть на вторую кассету.
– Конечно… Она у меня дома. Если хотите, можем поехать хоть сейчас.
– Поехали. Спасибо за угощение, Татьяна, а Владимира мы постараемся найти. Как только что-то прояснится – сразу как минимум позвоним.
– Погодите! Давайте я ему хоть записку напишу, на случай, если вы его найдете…
Олег
…за окном, в промозглой темноте, ветреная Геба уныло кормила Зевесова орла. Занятие это, видать, за тысячелетия каторжных работ надоело Гебе хуже горькой редьки, гроза в начале мая выходила нудной и бесконечной, как зубная боль; и громокипящий кубок проливался на землю мелкой, дребезжащей в кронах деревьев моросью.
Воскресенье распинало себя на сыром кресте полуночи, чтобы воскреснуть через неделю.
Я сидел в комнате один, обложившись фолиантами разной степени потрепанности, и тупо смотрел в составленную мною же схему.
Этакое «Театр Но о времени и о себе».
Сидел.
Смотрел.
Даже правок не делал.
«1333 г. – рождение Канъами Киецугу, основоположника национальной драмы и отца театра Но; годы жизни 1333–1384. Также начало новой исторической эпохи Муромати (1333–1573), искусство которой создавалось под эгидой воззрений дзэн.
1363 г. – рождение Дзэами Киецугу (в дальнейшем – Дзэами Дабуцу), сына Канъами и величайшего теоретика-практика театра Но; годы жизни 1363–1443.
1374 г. – Есимицу, третий сегун клана Асикага (1358–1408), посещает спектакль труппы Канъами «Окина», приходит в восторг и берет труппу под покровительство. Переезд труппы в Киото, а других трупп – в крупные города.
1384 г. – после смерти отца Дзэами в девятнадцатилетнем возрасте возглавляет труппу.
1392 г. – сегун Есимицу прекращает эру двоевластия (наличие двух императорских дворов, Южного и Северного), и на трон восходит сотый император Го-Комацу из северной, младшей ветви. Начинается расцвет экономики и искусства.
1394 г. – рождение сына Дзэами по имени Мотомаса (семейное имя – Дзэнсюн), выдающегося актера (1394–1432; умер скоропостижно при странных обстоятельствах). Также в этот год сегун Есимицу принимает на себя титул канцлера (высший в государстве, всего второй раз за всю историю пожалованный военному неаристократу) и номинально передает управление делами сегуната своему малолетнему сыну Есимоти.
1395 г. – канцлер Есимицу принимает постриг, начиная вести жизнь «a la монашествующий экс-император».
1399 г. – после трехдневных праздничных состязаний Дзэами Дабуцу признают лучшим актером Но.
1404 г. – рождение младшего сына Дзэами по имени Мотоеси, в будущем – буддийского священника.
1408 г. – Дзэами и его труппа на гребне славы. Но умирает сегун-покровитель Есимицу, реальным сегуном становится сын последнего, Асикага Есимоти; для актеров труппы Дзэами начинается период унижения и травли. До 1428 года нет ни одного упоминания о спектаклях Но в Киото; также им запрещены выступления при дворе.
1428 г. – после смерти сегуна Есимоти его сменяет на посту Асикага Есинори, покровитель племянника Дзэами. Начинаются еще более серьезные притеснения и репрессии…»
Нет.
Продолжить не получалось.
И не потому, что отсутствовали сведения; не потому, что хотелось спать; не потому, не потому…
Не получалось, и все.
Я разгреб книги в стороны. Полез в тумбочку. Достал серую рекламку «Технологии взрывного метабоя» и положил на стол. Потом извлек кассету, оставленную Монахом, – первую, а не вторую, полученную днем от Ольги. Сунул ее в магнитофон; включил телевизор.
И не стал торопиться, сев за стол и подперев голову руками.
Во дворе чавкал грязью дождь.