Через несколько секунд вернулась горничная. Впереди нее шла высокая блондинка в белом теннисном платье с зеленой окантовкой. Короткие крашеные волосы были рыжеватого оттенка, будто она хотела выглядеть, как в молодости. Но она выглядела не как загорелая блондинка с пляжа Калифорнии, а как бледная светловолосая англичанка. Такая поблекшая миловидность часто встречается у женщин подобного типа. Наверное, в свое время она была красавицей, но потом кожа стала дряблой, подбородок обвис. Хотя нос ее остался острым и резко очерченным. Близко посаженные бледно-голубые глаза беспокойно взглянули на меня, как будто она знала обо мне и с трепетом ожидала моего приезда.

– Чем могу служить? – Ее слова прозвучали так, словно на самом деле она хотела вышвырнуть меня из дома.

– Миссис Салливан, я не хочу доставлять вам неприятности, и мне очень неловко вас беспокоить. Но у меня умер друг, Бобби Кац, и кажется, что вы можете мне помочь.

Сьюзен бросила быстрый взгляд на горничную, которая все это время смотрела в пол.

– Вы свободны, Салюд. – В голосе родной матери Бобби прозвучала еле заметная нерешительность, будто она просила у пожилой женщины разрешения пользоваться властью, данной ей статусом.

– Я принесу вам лимонаду, миссис Сьюзен? Чаю со льдом? – спросила Салюд.

– Нет, спасибо, – сказала Сьюзен. Горничная ушла, и Сьюзен наконец посмотрела мне в глаза.

– Здесь нам не поговорить. Идемте в гостиную, – сказала она тихо.

Гостиная оказалась просторной комнатой с двумя тяжелыми резными деревянными дверьми. Длинный коридор тянулся через весь дом, одна его сторона выходила в открытый внутренний двор, вымощенный каменными плитами. Множество стеклянных дверей были закрыты, чтобы не пропускать вечернюю прохладу.

Сьюзен села в фигурное кресло, а мне указала на такой же кожаный диван, шелковистая обивка которого приятно холодила ноги. Я представилась и рассказала, откуда знаю Бобби.

– Вы сказали, что он умер? – нерешительно спросила она.

– Да, мне очень жаль. Он умер две недели назад.

– Как это случилось?

– Пока неясно. В него стреляли, но полиция еще не определила, было ли это самоубийство или… убийство.

Она кивнула и принялась теребить бриллиантовый браслет на запястье.

– Миссис Салливан, я полагаю, вы встречались с Бобби, – сказала я.

– Он связался со мной. Как и вы. Это ведь вы звонили, да?

Я кивнула.

– Я сказала ему то же, что скажу и вам. Я не рожала в 1972 году. Я не его мать. Он ошибся.

Я задумалась. Возможно ли, что я нашла не того человека? Вполне. Но если я ошиблась, почему она так нервничает?

– Тут, кажется, нет сомнений, миссис Салливан. Женщина, родившая Бобби, носила ваше имя, у нее был такой же номер страховки и дата рождения.

Она не поднимала глаз от браслета, бриллианты отражали свет, и по стенам скакали солнечные зайчики.

– Это ошибка, извините, – настойчиво повторила она.

Я промолчала.

Вдруг она поднялась и прошлась по комнате.

– Вот, смотрите, – сказала она, показав мне рамку с двумя фотографиями молодых парней. – Это мои мальчики. Пи Джей родился в 1969-м, а Мэтью – в 74-м. Замуж я вышла в 1968-м. С какой стати мне отдавать ребенка на усыновление?

Я посмотрела на фотографии. Оба – голубоглазые блондины. И оба весьма похожи на Бобби.

Подняв брови, я перевела взгляд на Сьюзен. Тишину разорвал телефонный звонок, будто сирена, и мы обе вздрогнули. Вошла Салюд с радиотелефоном.

– Миссис Сьюзен, это мистер Патрик, – сказала она.

– Извините, – Сьюзен взяла трубку и быстро вышла из комнаты.

– Хотите лимонаду, мисс? – спросила Салюд.

– С удовольствием, – ответила я, и она вышла вслед за Сьюзен.

Я встала и принялась разглядывать фотографии, которые стояли повсюду – на рояле, на книжных полках, на столах. Я подошла поближе к большому серванту. Там я увидела фотографию мужчин в форме, в рабочей солдатской одежде и в камуфляжных беретах. На некоторых снимках – солдаты за огромными пулеметами. Солнце нещадно палит на их голые спины. Вьетнам.

В небольшой стеклянной шкатулке лежала медаль. Я присмотрелась. «Пурпурное Сердце». Интересно, когда именно Патрик Салливан служил в Юго-Восточной Азии? Не в июле ли, скажем, 1971 года, за девять месяцев до рождения Бобби?

В коридоре раздался голос Сьюзен.

– Возьми трубку, Мэтью.

– Нет, я не хочу об этом говорить, – ответил раздраженный мужской голос.

– Мэтью, отец хочет с тобой поговорить. Подойди к телефону.

– Я сказал, нет. Не желаю его слушать. Он два дня орет на меня. И вообще, мне пора на работу.