Чуть поодаль полдюжины голых — и наголо выбритых — мужчин усиленно разминались, а тем временем орущие и вопящие игроки делали ставки на своих фаворитов.

Объявили первую схватку, с участием «Бандита Бенни». Бенни грузно спрыгнул на арену, оббежал ее по кругу, отвечая на приветствия аплодирующих болельщиков, затем вышел на середину и кивнул судье. Из открывшегося люка на арену вылетели десять собак; яростно рыча, оскалив покрытые пеной морды, они бросились на Бенни, который начал руками и ногами забивать их насмерть.

— Уйдем, пожалуйста, — умоляюще прошептала Деми.

— Да ты, крошка, никак из общества защиты собачек и кошечек, — расхохотался Самсон. — О'кей, все будет тип-топ. Герк Самсон — не грошовый пижон. Мы знаешь что сделаем? Пойдем в «Стреляй их на Хрен». Там без собак.

Заведение «СУКИ» (Стервы и Ублюдки Криминальной Истории) представляло собой точный слепок салуна, вроде тех, что были когда-то на Диком Западе. Здешняя труппа воссоздавала образы легендарных звезд вестернов двадцатого века — Гэри Купера, Джимми Стюарта, «Дюка» Уэйна, Марлен Дитрих, Мэй Уэст и прочих. Одежда этих знаменитостей повторялась до мельчайших подробностей, актеры длительными тренировками оттачивали мастерство владения револьвером, а актрисы не менее упорно репетировали канкан и приемы непритязательного — сиськой в морду — соблазнения мужчин. Скользкие типы в шелковых цилиндрах и смокингах доводили до совершенства древнее высокое искусство карточного мухлевания в стиле Джона Каррадине, Генри Холла, Брайана Донлени и иже с ними.

Этим вечером ставилась драка в баре с неизбежной ломкой мебели, битьем стекол, кровавым мордобоем, швырянием бутылками, а на закуску — перестрелкой. Убитых оказалось двое — Генри Фонда, на груди которого была шерифская звезда, и Джейн Рассел, на груди которой — ровно как и на остальном теле — не было вовсе ничего.

— Потрясающе! — воскликнула Деми, восхищенно аплодируя. — Ну совсем как по-взаправдашнему.

— А тут, крошка, и есть все по-взаправдашнему.

— Как? Так что, эти люди… их действительно били и убивали?

— Ага, все без понта. Мочилово здесь всегда на полном серьезе. Да этим ребятам гасить друг друга — самый кайф. Поэтому в СУКах каждый вечер под завязку.

— А… а убивают тоже по-настоящему?

— Нет, это бы уж полный был облом. Хрень у них всякая, бутафория. Тратят на нее такие крутые башли, что дешевле было бы замочить одного-другого. Ну и цены у них поэтому — чистый отпад. Увидишь свой счет — охренеешь. Герк Самсон — не пустозвон. Что на витрине, то и в магазине.

— Может, уйдем отсюда?

— Не в кайф это, крошка, тут еще линчевание будет.

— Ну пожалуйста.

— О'кей. А как насчет классного судебного процесса? Ни драк, ни собак — чистый оттяг.

Чистый оттяг имел место быть в борделе, отделанном по лучшим стандартам викторианской эпохи — красный бархат, резные зеркальные стекла, мореный дуб, неверное мерцание газовых фонарей. Вышибалы щеголяли во фраках и белых накрахмаленных манишках, заколотых бриллиантовыми булавками. Вполне из себя викторианского вида гувернантка строго, но справедливо опекала малолетних проституток.

Сегодня подавалось, если можно так выразиться фирменное блюдо этого заведения — восхищенная аудитория наблюдала судебное заседание (точнее — представление). Роль зала исполняла ЛСД-гостиная борделя. Председательствовал вполне викторианский, в черной мантии и белом парике, судья; молотком ему служил деревянный, гипертрофированных размеров член Размещенный на галерее оркестр наяривал ударные номера из «Суда присяжных». [33] В загородке для присяжных сидели двенадцать проституток, все — густо напудренные, накрашенные, в соблазнительно декольтированных платьях с блестками. На скамье обвиняемых сидела еще одна, столь же гротескно размалеванная проститутка; она непрерывно кривлялась, пела, визжала, несла какой-то рифмованный, по всей видимости наркотический бред.

— Подсудимый! — Голос судьи с трудом перекрывал рев зала. — Вам предъявлено обвинение. Что вы можете сказать в свое оплевание?

— А как это вышло, что ты меня судишь? — отпарировала обвиняемая и запела:

Член с грохотом обрушился на конторку.

— Неужели, подсудимая, вы сами этого не знаете?

— Знаю, знаю, ты кому-то сунула взятку. Да что я мелю, не сунула, а дала, сунули тебе.

— Что сунули?

— То, что суют, когда дают. А ты скажи, сколько ног имеет Конь Бляд Апокасифилиса?

— Четыре.

— А если отнять три ноги у четырех Апокасептических блядников, сколько останется?

— Девять.

— А отнять еще шерсть, сколько будет?

— Три.

— У меня три ноги, значит — я блядник, значит я — Конь Бляд.