Как писал об этом проф. Ю. Щепаньский, авторитарная централизованная власть приводит к исчезновению неформальных групп на низшем уровне; добавим от себя, что одновременно способствует возникновению их на высшем уровне – администрирования и управления общественным имуществом. Вообще обычно привлекают внимание только такие неформальные группы, которые классифицируются как криминальные. Речь идет о кланах, или коллективах людей, которые частным образом используют общественно значимые должности, находясь при этом на грани преступности или срастаясь с подпольной экономикой, обычно под влиянием коррупции. Но общественная патология не исчерпывается этими проявлениями. В пограничной ситуации управленческого и исполнительного (преимущественно в экономике) краха (эта ситуация может быть результатом наложения друг на друга разнообразных последовательностей событий) начинается самопроизвольное возникновение неформальных групп – для управления общественным имуществом и общественного выполнения разнообразных работ. Опытным путем установленное правило, позволяющее предсказывать возникновение таких самодеятельных объединений, гласит, что чем глубже управленческо-регулирующее поражение центральной власти, чем в большей степени эта власть, не принимая во внимание фактического положения вещей и не считаясь с ним, пытается противостоять углублению застоя лавиной приказов и директив, тем более вероятным становится возникновение – противозаконное, разумеется, – упомянутых выше правящих групп. Такие группы возникают прежде всего там, где этому способствуют некоторым образом естественные экологические условия, где затруднен контроль, то есть не столько в пределах отдельных заводов и фабрик в рамках замкнутых территориально и функционально производственных единиц, но скорее на стыке: между богатыми инвесторами, производителями и исполнителями крупных работ, располагающими большим перерабатывающим потенциалом. Это явление типично для областей градообразующего производства, строительных, транспортных, водных работ, то есть везде, где для получения конечного результата необходима кооперация большого числа различных производителей и исполнителей. Главные цели возникновения и действия неформальных групп представляются вполне благородными с общественной точки зрения, потому что призваны реализовать общественно значимые работы (строительство жилых и школьных зданий, фабрик, мостов, архитектурных ансамблей и т.п.). Однако подобные группы действуют, не соотносясь с обязательными схемами компетенции и регулирования, кроме того – противозаконно, при этом они совсем не интересуются критериями оптимального использования рабочей силы, капиталов, сырья и техники. Таким образом, начинания этих групп в определенной степени согласуются с планами экономической стратегии, но имеют другие цели – в том, что связано с допустимыми с точки зрения законодательства структурами разделения труда и служебной целесообразности поведения. Возникают эти группы легко и просто по мере того, как разбухание массы нормативных распоряжений снижает праксиологическое качество действий, и одновременно центральная власть, приведшая к инфляции регулирующих команд, теряет картину реального положения вещей, созданию которого она способствовала и которое ей заменяет по разным причинам сохраняемая фикция. В ситуации фактического маразма богатые инвесторы и производители налаживают частные взаимные контакты, чтобы доверительно и в достигнутом двух– или многостороннем согласии предоставлять средства, мощности и рабочую силу для реализации текущих планов. Критериями отношения к группе являются: 1) область фактических ресурсов и возможностей, какими располагает данный участник, а также 2) ее склонность к противозаконным действиям, обусловленная скорее персональными раскладами, конъюнктурными соображениями и last but not least [46] личными амбициями – но наверняка не духом законов, потому что речь идет о деятельности, которая будет либо обходить, либо даже нарушать существующие законы.

Таким вот образом на высшем уровне экономического развития появляется форма стародавнего обмена товаров и услуг, с тем что она лишена того характера, какой обмен имел в обществе на ранних стадиях развития экономики или при рыночном капитализме, поскольку упомянутый обмен, как и взаимно демонстрируемая готовность оказания помощи, не основывается на стремлении к личной выгоде, но на стремлении выполнить работу, которую в соответствии с существующей прагматикой или же вообще выполнить невозможно, или можно только с использованием значительно большего труда.

Дело в том, что в результате перманентного дефицита производственных мощностей, сырья и материалов, при постоянном замедлении сроков изготовления каждый руководитель располагает неким резервом, тщательно скрываемым от плановиков из центра, потому что руководитель знает, что, попав в трудное положение, он вынужден будет вести со смежниками официально запрещенные переговоры. Попытки наладить с ними служебные контакты обречены на полное поражение, если он признается в неспособности выполнить заказ, формально являющийся его спецификой, оправдываясь перегрузками и происходящей из-за них несостоятельностью. Но если богатый проситель располагает чем-нибудь взамен – сейчас или после, – уже можно рассчитывать на сотрудничество, при условии, однако, наличия взаимного доверия, которое легче обрести при существовании личного знакомства, поскольку подобные взаимные обязательства не будут официально запротоколированы – как незаконные. Таким вот образом кооперация руководителей из конъюнктурных групп неформального характера часто в состоянии спасти от угрозы крупные инвестиции, при этом, разумеется, в такой ситуации «тришкиного кафтана», как правило, за состоявшуюся договоренность платит кто-то посторонний, теряя включенные в другой план инвестиции и производственные мощности. Следует указать главные градиенты среды, где происходят упомянутые явления. В сжатом виде ситуацию можно представить так: руководство в центре старается сформировать исполнительно-производственные коллективы в масштабе государства таким образом, чтобы выполнение порученных этим коллективам планов хотя бы на первый взгляд совпадало с материальной заинтересованностью работников, при этом руководство понимает, что полностью векторы общественного и частного интереса (государства и рабочей силы) не совпадут, за амортизацию расхождения этих векторов принимают сознательную мотивацию деятельности политического и патриотического характера. Понятно, что планирование подобного рода на практике сводится к разнообразным компромиссам и представляет собой маятник, который отклоняется то к лозунгу «пожертвовать существующим поколением для счастья следующих», то к констатации полного совпадения интересов личного и общественного. С точки зрения психологии и социологии, принципиально ложным является утверждение, что хотя бы один из этих крайних пунктов управления жизнью человеческих масс может быть оптимальным в некоем абсолютном смысле. Ведь даже тогда, когда векторы общественного и частного интересов идеально совпадают, состояние это не может автоматически гарантировать максимальной производительности труда и эффективности ее результатов. Недостаточно, чтобы векторы совпадали объективно, то есть статистически и в бухгалтерских отчетах; если этому не сопутствует определенное качество субъективного человеческого опыта, то этот искомый идеал отчетности не принесет своего максимума счастья ни обществу, ни отдельным гражданам. Попросту говоря, люди должны реально осознавать, что своей работой они наилучшим образом способствуют собственному и повсеместному процветанию, чтобы продолжать работать интенсивно и добросовестно. При этом понятие «собственного блага» является очень растяжимым обобщением. Является ли удовлетворение от собственно процесса труда, независимо от оплаты, получаемой за него, составляющей этого «блага»? По-видимому, да, хотя эту часть «блага» вообще невозможно пересчитать на материальные ценности. Может быть и так, что какая-то работа необходима в интересах большинства, что она очень хорошо оплачивается и совсем несложная, а однако никто за нее не берется. На сегодняшний день это будет, к примеру, работа по обслуживанию – домработницы: потому что ни выгоды, этой работе сопутствующие, ни высокая оплата не могут противостоять общественной оценке, согласно которой статус такого работника в общепринятой иерархии очень низкий. Того, что эта домработница может опосредованно серьезно способствовать общественным интересам, когда, к примеру, разгружает творческие личности – ученых, руководителей и т.п. – облегчая им работу, общественно ценную, общественное мнение обычно в расчет не принимает, определяя социальный статус профессии. Конечно, это малозначимое явление, однако оно свидетельствует, что субъективная ситуация и ее общественная интерпретация существенным образом отличаются друг от друга, и именно поэтому утверждение о совпадении векторов частного и общественного интересов на практике оказывается невразумительным обобщением.

Другая крайность с лозунгом «пожертвовать настоящим поколением на благо последующих» может рассчитывать на практический отклик при условии, что не только сумеет убедить трудящихся в ценности их жертвы, но и что они смогут убедиться в ее эффективности. В свою очередь, ничто не оказывает такого уничтожающего воздействия на нравственность, как поручение людям работы, результаты которой разрушаются у них на глазах, никем не востребованные ни сейчас, ни в будущем.

Когда центральная власть утрачивает картину реального состояния вещей, бессознательно включив патологический вариант управления, который, создавая порочный круг регулирования, является причиной возникновения помех для последующего броска, постепенно весь экономический организм общества вступает на путь непредсказуемых перемен. Судя поверхностно, можно предположить, что возникновение групп неформального хозяйствования – положительное явление стихийного преодоления нагромоздившихся препятствий. С этой точки зрения, единственной альтернативой деятельности таких групп будет поведение наудачу; если план, раздутый и тем самым превышающий физические возможности системы, его так или иначе невозможно реализовать полностью, то можно воплотить в жизнь его часть – или любую, или же выбранную по неафишируемому согласованию «знакомых руководителей». По сути своей такое понимание вещей ложно. Приведенной альтернативы не существует. Реализация какой-нибудь части плана невыполнима, потому что исполнители – это не автоматы, логически запрограммированные, а люди. Каждый из них сразу начинает действовать сообразно с течением допустимых операций; а так как эти действия наталкиваются на сопротивление – приснопамятных объективных трудностей, – те, кто по-прежнему номинально являются сотрудниками, de factoстановятся конкурентами, прямо как в условиях свободного рынка, с той принципиальной разницей, что условия конкуренции, то есть нарушения отдельных действий руководителей, планом не предусматриваются и тем самым являются попросту противозаконными. Тем не менее эти условия существуют; раз все реализовано быть не может, то критерием реализации становятся совершенно не поддающиеся учету обстоятельства: отношения, личные знакомства. Структура перегруженной планами системы предпочитает тогда функционеров ловких и предусмотрительных, обнаруживающих способности, о каких теория систем в целом молчит; таким образом закрепляется правило заводить личные знакомства pro publico bono [47] . В чем же вред этого явления? Подобный способ управления экономикой порождает: 1) нормализацию бесправного состояния, когда обходятся или нарушаются обязательные законы и предписания, поскольку некоторый объем функций управления общественным имуществом осуществляется незаконно; 2) девальвацию критериев хозяйствования, поскольку местные начальники преследуют собственные интересы, а не интересы страны, и, как правило, не представляют себе последствий, к каким в целом приводит их деятельность; 3) обстановку всеобщей деморализации даже в такой ситуации, когда участники этих групп субъективно непогрешимы с точки зрения морали: обхождение закона как бы по неизбежной необходимости может очень просто превратиться в бездумную привычку – уже в любой жизненной коллизии.

Как это обычно бывает, субъективные намерения принадлежат к явлениям микросоциологического плана, а объективные результаты обусловленных ими действий производят макросоциологический эффект, о котором его создатели обычно не имеют понятия. Благодаря неформально установленным обязательствам возникают новые объекты – мосты, рабочие места, водозаборы и т.д. В ход идут и такие средства, каких центральный плановик не замечает, потому что их от него предусмотрительно скрывают. Исполнитель Хсоглашается построить для города Yновый крупный объект, хотя формально делать этого совершенно не обязан; конечно, он может отстраниться, мотивируя это отсутствием производственных мощностей или только обязательными инструкциями, потому что в их избытке желающий всегда найдет ту, которая обоснует необходимость его бездействия. Несмотря на это, исполнитель Хпримется за работу, потому что он знает, что косвенно это в его – или его коллектива – интересах. Ведь город Yсо своим объектом представляет звено цепи неформальных связей, персональных, объединяющих административные единицы с политическими системами, то есть исполнитель Хруководствуется не только экономическим расчетом. Строительство объекта для города Yчасто имеет характер звена в цепи событий, живо напоминающих сказку о петушке, который лежит и не дышит, потому что зернышком подавился, а курочка, чтобы достать для него глоток морской воды, должна поочередно выпрашивать у разных «сторон» бесчисленные услуги и предметы, так что только после длительной беготни от одного к другому по этому «сказочно-бюрократическому» хороводу получит наконец необходимый петушку глоток спасительной воды. Исполнитель Х, выполняя не по своему «профилю» объект для города Y, обретет благодарность группы влиятельных особ, которые имеют связи в некотором объединении, благодаря чему он сможет приобрести импортное оборудование, без которого исполнитель Хне смог бы реализовать план работ, в высшей степени «профильных». Часто волокита взаимных обязательств, определяющих производственные решения, значительно более длительная – как в упомянутой сказке. Разумеется, ни к событиям из сказки, ни к последовательности связей, в каких принимает участие исполнитель Х, невозможно применить расчет оптимальных средств или усилий, потому что такая последовательность состоит из членов, в принципе неподвластных такому расчету.

Следует отметить, что в определенных ситуациях нарушение обязательного закона представляется – особенно энергичному начальнику – «меньшим злом» – например, когда при строительстве моста следует открыть противопаводковые дамбы, а управление водного хозяйства тянет с оформлением официального разрешения, потому что не хочет нести ответственности за этот шаг; строители моста перекапывают дамбу без разрешения, происходит наводнение, и уже только «свой человек», «связи», «знакомства», сначала обеспечивающие его незамедлительной помощью в людях и средствах, а потом – «замяв» дело, – могут уберечь его от серьезных неприятностей. И однако, если бы он не рискнул, то, может, и моста бы в срок не построил. Таковы реальные обстоятельства, в которых обращается управленческая деятельность влиятельного менеджера.

В этих условиях складываются по знакомству неформальные объединения, действуя согласно неписаному кодексу бытового обмена услуг и гарантий, преодолевая разные барьеры и сопротивление инстанций, иногда просто ставя их перед свершившимся фактом – или же ссылаясь, в конце концов, на общественные интересы. Вот эти условия, эти климат и субстрат, где формируется словоупотребление местоимений, когда все чаще о власти говорится «они» и все реже об общественных работах «мы» – явление, которое может осудить патриотически подкованный первоклассник, но до причин которого в запутанной социально-экономической динамике сможет докопаться только социолог, располагающий опытом и исследовательским материалом. Самым несомненным образом явление это имеет объективное основание, а совсем не политическое (в идеологическом смысле), так как участники неформальных групп, говоря о собственной деятельности и о самих себе, употребляют местоимение «мы», а верховная власть, из-за того, что затрудняет им работу, как бы вынуждена перейти с их точки зрения на позиции, определяемые местоимением «они». «Они» – это доминирующая автоматическая система, формально занимающая главенствующую позицию, которая выдает физически невыполнимые приказы; «мы» – это подчиненные казы; «мы» – это подчиненные системы, не имеющие влияния на положение вещей. Таким образом, речь идет о признаках патологии управления – раз возможно смоделировать процесс внутри цифровой машины, очевидно не подверженной никаким идеологическим колебаниям или приливам непатриотических чувств.

В том же контексте надлежит искать причину явления, охарактеризованного известным в свое время афоризмом: «Польша – это свободная федерация воеводских комитетов». Потому что по мере упрочения и распространения тактики неформальных групп локальные партийные инстанции вынуждены были подменять политическую деятельность администрированием и тем самым вливались в сферу отношений местного экономического начальства, причем перекрывание партийной структуры и структуры местной администрации на территории воеводств явлению этому способствовало. Поскольку тактика неформальных групп в деталях везде различна и одинаковой быть не может, будучи стихийным процессом, происходящим незапланированно и без верховного руководства, характер сотрудничества управленцев и политиков не мог быть везде одинаковым. В результате воеводские административные единицы постепенно стали различаться динамикой роста, степенью деловой активности, долей участия в управлении растратами и результативностью и завоевывать таким образом как бы непроизвольно частичную автономию, о которой власти знали, но не могли ей противостоять, поскольку это было производной массовых процессов усугубляющейся патологии управления. В свою очередь, отдельные воеводства соперничали за процент участия в получении благ, капиталов, средств производства, что в системе в целом вызывало замешательство и беспорядочный рост осцилляции со свойствами отрицательных обратных связей: кто больше имел на местах, тот обычно и получал больше из централизованного распределителя, потому что явно умел лучше распорядиться полученными средствами, а, в свою очередь, это было причиной углубления различий между воеводствами. Если бы эта относительная самостоятельность воеводств была результатом передачи им законной, определенной в соответствующих границах автономии, она могла бы обнаружить положительные стороны и в государственном масштабе, поскольку местные условия хозяйствования, везде разные, действительно требуют гибкости в управлении. Однако это был, как уже говорилось, стихийный дрейф, без обоснования в действующем законодательстве, опирающийся на персональные расклады, по сути своей изменчивые и неспособные гарантировать прочность однажды сформировавшегося стиля работы; неуверенность же, порожденная возможной сменой кандидатов на ключевых постах, ставящей объединения конкретных людей за пределами неизменного закона, превращалась в очередной фактор системной дестабилизации. Поэтому видно, насколько важно в управлении, чтобы закон был выше лиц и отношений.