– Где?

– На виллу по улице Каневской. Езек Часовой Мастер назвал даже его имя: Ероним Мругал. Клянется вроде той женщины из Колобжега, что видел его паспорт.

– Чепуха, – сказал Кортель. – Все это фантазия Езека. Нельзя брать всерьез ни показания Езека Часового Мастера, ни этой из Колобжега.

– А тебя не настораживает такое совпадение: вилла на Каневской?

– Это случайность. Или подсознательный бред Езека. Вспомни, что этот человек погиб второго апреля, а Болек, Циклон и Желтый Тадек совершили кражу на вилле двадцать седьмого мая. Тут нет никакой связи.

– Пожалуй, да. Пожалуй, ты прав. Пора кончать с этим… Но, видишь ли, старина, меня постоянно что-то беспокоит в этом деле… Не могу сказать что…

– Меня тоже беспокоило, – сказал Кортель.

– А сейчас?

– Кажется, уже нет… Всегда найдется какое-нибудь не совсем разгаданное дело, ты его откладываешь, а оно снова возвращается к тебе, ты снова откладываешь…

– А я все же хотел бы узнать, кем же на самом деле был этот человек. Нам уже известны три его лица. Спроси у Циклона и Желтого Тадека, не встречали ли где они этого типа.

– Спрошу, – уверил Кортель и забыл об этом, когда вернулся в свою комендатуру.

Он допрашивал Циклона, но совсем по другому поводу. Если верить Окольскому, Циклон, а не Желтый Тадек вошел в кабинет вторым. В сущности, это было маловажно, но Кортель хотел еще раз проверить, что помнит Циклон – Мичинский. Циклон производил впечатление самоуверенного человека: он уже догадался, что ему отвечать за ограбление и вооруженное сопротивление, и только, но не за убийство. Но вопросы инспектора его обеспокоили.

– Я ведь уже все сказал!

– Правильно, Циклон. Повторишь еще раз. Что ты увидел, когда вошел в кабинет?

– Болека… лампу на столе… и девушку…

– Видел ли ты опрокинутый стул посреди комнаты?

– Не помню…

– А что лежало на столе?

– Клянусь богом, я не смотрел на стол.

– А на пол?

Циклон задумался.

– Я посмотрел на пол… взглянул и дал тягу… Тадек крикнул Болеку: «Наследил, фрайер!»

– Так кто был первым: ты или Тадек?

– Тадек.

– А Болек утверждает, что это был ты.

– У него, наверное, помешательство…

– Хорошо, вернемся к полу: что ты там увидел?

– Девушку.

– Вспомни, может, еще что-то? Не дури, если ты видел какой-то предмет и скажешь правду, то для тебя же лучше.

– Статуэтку видел, пан капитан.

– Статуэтку? – переспросил Кортель. – Почему до сих пор молчал?

– А меня никто о ней не спрашивал…

«Серьезное упущение в следствии, – подумал Кортель. – Циклона допрашивали я и Соболь – и не задать такого вопроса!»

– Как выглядела статуэтка?

– Я очень-то к ней не присматривался, вроде из бронзы… Изображает какого-то типа, похож на нашего ксендза, на голове у него что-то… И грудь голая…

– Будда.

– Может, и Будда.

– И что же случилось с этой статуэткой?

– Не знаю, пан капитан. Может, Болек взял… Я так подумал: он этой статуэткой ее…

Желтый Тадек, вызванный сразу после Циклона, упорствовал, что ничего на полу не заметил.

– Я взглянул на девушку и убежал, – повторил он. Эту фразу он твердил во время каждого допроса.

Дежурный сержант доложил по телефону, что явился Рыдзевский. Кортель закрыл окно. Теперь он все время думал о статуэтке: Болек и Тадек не заметили орудия убийства, и только Циклон заметил. Скорей всего он говорит правду: очень подробно описал статуэтку, значит, тот, кто пришел после них, забрал ее с собой…

Инженер Рыдзевский выглядел очень плохо, был еще неряшливее, чем всегда. Вместо пиджака на нем был грязный свитер.

– Схватили его, – сказал он и разразился смехом.

– Почему вы смеетесь?

– Потому что, когда убийца уже пойман, вы перестаете верить, что это убийца. Разве я ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь, – сухо ответил Кортель.

Рыдзевский вдруг стал серьезным и съежился на стуле.

– Извините. Мой смех, конечно, неуместен, но я уже не могу владеть своими нервами. Не могу перестать думать о Зосе. Вы, конечно, понимаете. Я послал ей посылку, нанял адвоката, но адвокат утверждает, что еще слишком рано предпринимать какие-либо шаги… Мы рассчитываем на амнистию… Что ей грозит, пан капитан?