Жожо бросил взгляд на Тероя, ему показалось, что тот выкатил глаза.

— Может быть, мне сделать это за вас? — произнес медовый голос с заднего сиденья. Бубо выбрал подходящий момент, чтобы вступить в разговор. — Если только вы не против.

— Не против? — прервал его дон Пепе. Даже мотор, казалось, звучал тише, когда он сосал свою зубочистку. — …Не против прятаться за других, вместо того чтобы отвечать за собственные ошибки?

Бубо тут же защелкнул рот.

Жожо уже полтора года работал водителем у дона Пепе. Его взяли на место Улинга, который был убит во время неудачной попытки похищения, как и Бинг-Бонг, толстый психопат, племянник дона Пепе.

За эти полтора года не проходило и дня, чтобы дон Пепе не сказал что-нибудь о Европе и европейцах.

Обычно это были тонкие наблюдения или просто банальности. Что-нибудь об изменении политической жизни во Франции или — при рассматривании какого-нибудь туриста через тонированные стекла «мерседеса» — замечание по поводу бесконечного разнообразия оттенков волос у европейцев. Случайный слушатель не усмотрел бы в этом ничего, кроме обыкновенного желания поболтать.

Однако необыкновенность дона Пепе проявлялась тогда, когда он переходил к чему-нибудь для него важному. Проведя довольно долгое время в его обществе, вы начинали понимать, что этот человек находится в постоянном нервном напряжении. Чтобы взорваться, ему достаточно было бросить всего один мимолетный взгляд на развалины форта Сантьяго и стены цитадели. Вот тут-то и проявлялась его обширнейшая эрудиция, чрезмерная страстность натуры и умение владеть речью. И куда только девались бесконечные паузы со всеми этими «э-э-э-э»!

«Писарро завоевал Перу, имея в своем распоряжении только сто восемьдесят солдат. Сто восемьдесят солдат против целой империи инков! Вот я и спрашиваю вас: на чьей же стороне сражался Господь?»

«Вы, естественно, должны понимать, что Магеллан служил Испании, хотя и был португальцем».

«Легаспи потерпел неудачу только при Минданао. Поверьте мне, это не было поражением. К 1571 году Манила уже была в его руках».

«Представьте себе, каково было ацтекам увидеть лошадь. И не просто лошадь, а лошадь в боевых доспехах, с зубами, острыми, как бритва!»

«На Филиппинах нет церквей, нет Дома Господня, одни только лачуги. Церковь Христа? Да это просто насмешка! Вот в Испании — это церкви, настоящие церкви, а в этой стране одни только лачуги».

Одни только…

В этой стране…

А ведь ни отец, ни дед дона Пепе никогда не бывали в Испании. Сам дон Пепе побывал там только один раз, в декабре прошлого года. Он провел пять дней в Мадриде и пару дней в Сан-Себастьяне, на родине своих предков. Испанской в нем была только кровь, и та с местной примесью, — достаточно было взглянуть на него, чтобы понять это. Однако никто не решался даже заикнуться об этом.

Как не решался и напомнить о его путешествии на родину. Об этом только и было разговоров, когда он собирался туда, зато по его возвращении на эту тему было наложено табу. И все из-за выражения лица старика, когда Жожо приехал за ним в международный аэропорт имени Ниной Акино. Лицо дона Пепе не было грустным, или разочарованным, или даже недовольным. Это было лицо человека, перенесшего контузию. Привычные «лекции» изменились до неузнаваемости: несколько недель он испускал только междометия. И даже сейчас, полгода спустя, его лекциям все еще не хватало былой оригинальности и продолжительности.

— Мистер Шон — англичанин. Поглощенный зрелищем габаритных огней снующих вокруг маршрутных такси, Жожо выпрямился и пробормотал:

— Да, сэр.

— В 1762 году англичане оккупировали Манилу и вернули ее нам только в 1763-м, на основании Парижского договора. Думаю, что большинству испанцев до сих пор немного стыдно за то, что англичане захватили их землю, хотя это и произошло более двухсот лет назад.

— Так оно и есть, сэр.

— А вот мне совсем не стыдно. Англичане тоже были созидателями великой империи. Лично я с уважением отношусь к тому, что они оказались сильны и отняли у нас Филиппины. — Дон Пепе сделал паузу. — Но в любом случае они задержались здесь чуть больше года.

— Год — это немного.

— Конечно, немного. Это просто багатель по сравнению с четырьмя веками испанского владычества.

Жожо и Терой переглянулись. «Багатель»? — произнес Терой одними губами, на что Жожо лишь недоуменно вскинул брови. Дон Пепе частенько вставлял иностранные слова, и, как ни странно, чаще всего английские.

— Итак, — продолжил дон Пепе. — Стало быть, когда-то англичане владели Манилой. Это малоизвестный факт.

Малоизвестный, но только не в этой машине, — подумал Жожо и отпустил ручной тормоз, позволив «мерседесу» прокатиться пару футов вперед.

Бубо был настоящим королем подхалимажа, судя по его поддакиваниям, улыбочкам и поддельному интересу, с которым он внимал рассуждениям метиса. Собственно, в этом и заключалась его работа. Нет, Бубо и не думал жаловаться, он всегда, с незапамятных времен, хотел быть правой рукой дона Пепе. Когда стало известно о гибели Бинг-Бонга, он прямо извивался, пытаясь поймать взгляд старика. Люди говорили, что он готов отрезать себе мужское достоинство, лишь бы произвести благоприятное впечатление на дона Пепе. Ходили также слухи, что та неудачная попытка похищения была задумана с целью убрать Бинг-Бонга. Полная чепуха. Любой, кто был хоть немного знаком с королем подхалимажа, знал, что он просто не способен на столь сложные комбинации.