И, по приказу Мукары, отрубили голову тому бедному человеку, который крикнул правду, и насадили его голову на кол того высокого плетня, что окружал дом Мукары.

— Пусть это будет в назидание тем, кто захочет кричать глупости возле моего дома, — сказал Мукара…

Прошло немного времени, опять кричат возле дома Мукары:

— Мукара, сын Тара! Взгляни на пастбища свои, там пасется столько чужих табунов и стад, что почернела от них земля.

— Отрубите голову этому крикуну и наденьте ее на кол! — зарычал Мукара. — Житья мне не стало от глупцов. Разве есть на земле такой человек, который не слыхал бы о силе сыновей Тара?

Еще одну голову насадили на кол того высокого плетня, который окружал дом Мукары.

Снова прошло немного времени, и опять кричат возле дома Мукары:

— Сын Тара, Мукара, потемнели твои пастбища — так много чужих стад и табунов пасется на них!

И призадумался тут Мукара, сын Тара: «Поторопился я, кажется, и напрасно велел отрубить головы — людям, которые кричали мне правду. Видно, нашелся такой полоумный, который посмел пригнать свой скот на мои земли».

И велел сын Тара, Мукара, оседлать своего коня, и направился он посмотреть, что за разбойник ворвался на его пастбища.

Сидит Сослан у своего шалаша, поет веселые песни, смотрит за скотом своим, который привольно пасется и всласть отдыхает на душистых травах.

Вдруг видит Сослан: показалась вдали туча. Движется туча и оставляет позади себя на земле глубокую борозду, а высоко над тучей летают вороны.

«Что это еще за диво?» удивляется Сослан.

Но вот приблизилась к нему туча, и увидел он, что это не туча, а всадник скачет к нему. Конь под всадником ростом с гору, а сам всадник на коне — как стог на горе. От дыхания всадника и коня его туман поднимается над степью. Глубокую борозду по земле оставляет его шашка. И то не вороны над тучей, а комья земли взлетают над головой всадника из-под копыт коня его.

Испугался широкоплечий Сослан и задрожал от страха. «Так вот каков Мукара, сын Тара!.. — подумал он. — Пришел мой конец!»

Подскакал Мукара, сын Тара, и зарычал, подобно грому:

— Небо не смеет греметь при мне, сокол боится пролетать над землей моей, муравей не смеет ползать по моим землям, а ты — что за собака? что за осел? Уж не на силу ли свою ты надеешься, что пригнал сюда свой скот?

Все табуны и стада собрались на крик Мукары.

Съежился Сослан, в яичную скорлупу готов залезть он со страха. Но что делать? Надо отвечать Мукаре.

— Прости меня! — сказал Сослан. — Я человек наемный и ничего не знаю.

— Кто тебя нанял? — спросил Мукара.

— Я пастух у нартов. Скот их подыхал эту зиму с голода, вот и послали они меня на эти далекие пастбища.

— Да простится тебе это, но отвечай по правде на мои вопросы.

— Все, что мне известно, все скажу.

— Что-то стали толковать о нарте Сослане. Ты знаешь его?

— Как не знать мне его! — сказал Сослан.

— Расскажи, какова его сила? И каковы знаменитые нартские игры, в которые играет Сослан?

— Что и говорить, могуч Сослан, — так ответил Сослан, а сам подумал, что пришла погибель Сослану.

— Расскажи-ка мне о нартских играх Сослана, которые тебе видеть пришлось, — сказал Мукара. — Если сумею я, подобно нартам, сыграть в эти игры, то съем тебя вместе со скотом. Ну а нет — возвращайся домой вместе со скотом, я не трону тебя.

Кое-что я все-таки знаю об этих играх, — ответил Сослан. — Есть такая игра: самые могучие из нартской молодежи оттачивают на черном камне свои мечи, до того оттачивают, что если положить на острие меча волос и дунуть на него, пополам распадается волос. И вот игра состоит в том, что кладет Сослан на чурбан свою голову, и нартские юноши изо всей силы ударяют мечами по его шее. Но Сослану это нипочем, он только смеется, и даже следа не остается на булатной шее Сослана.

И сказал Мукара Сослану:

— Не может слабосильный человек пасти так много скота. Мне кажется, что и меч твой неплох. Поточи-ка его хорошенько да попробуй на моей шее.

— Пусть будет так, как ты хочешь, — сказал Сослан и, улыбаясь, пошел точить свой меч, который и без того был достаточно остер.

Но когда Сослан еще навел его на черном камне, положил на меч волос, то на обе стороны лезвия упал надвое разрезанный волос. Взглянул Сослан на солнце и засмеялся от радости. Взглянул на месяц — от радости заплясал он. «Сейчас отрублю я голову Мукаре!» — так думает он.

Положил Мукара свою голову на дубовый чурбан и сказал Сослану:

— Руби, не жалей сил!

Сплеча, во всю свою силу ударил мечом Сослан, но даже волос не упал с жирного красного загривка великана. Со звоном отскочил меч Сослана, и отлетел кусок от его лезвия.

— Пустяковая эта игра, — сказал Мукара. — Не знаешь ли ты еще какой-нибудь?

Знаю, — ответил Сослан, — Широко открывает Сослан рот, а нартская молодежь пускает стрелы ему в рот. Жует Сослан стрелы и, разжевав, выплевывает их изо рта.