Авдеев Михаил Васильевич
Шрифт:
Он порывисто шагнул к машине и от боли в бедре замер. Еще раз глянул, как дерутся И-16. Один весь в огне шел на посадку, другой падал, видимо, убило летчика, а третий еще держался. А где же «яки»? Бабаев напряженно оглядывал небо. Вот они! Нашим удалось оттянуть бой к 35-й батарее. Борис без труда отыскал три «яка» и отдельно два. Сосчитал «мессершмиттов» — одиннадцать. Командир атакует одного снизу. За ним разворачивается с набором высоты Катров. Выше Катрова идет сбоку «мессершмитт». А Катров плавно описывает дугу — не видит.
— Сашка-а! — заорал Бабаев.
«Мессершмитт» проскочил, а самолет Катрова будто придержали за хвост, из мотора — пар. От самолета отделился комочек.
— Жив Сашка, — обрадовался Бабаев.
Командир прекратил атаку, стал прикрывать Катрова, а тот падает и падает. Наверное, решил затяжным. Когда до земли осталось совсем ничего, Бабаев отвернулся. За спиной вскрикнула Вера…
В укреплениях 35-й батареи было совсем безопасно. Ни бомбы, ни снаряды не могли пробить массивных перекрытий. Под их защиту и поместили Бабаева в комнату, где в полумраке лежали подготовленные к эвакуации раненые летчики.
— Боря! — услышал он голос замкомэска Алексеева. — Ну что там? Что с тобой?
— Не спрашивай… не могу сейчас, — Бабаев тяжело дыша, отвернулся. — Катров разбился, — выдавил он через силу.
— Саша!?
— Парашют не раскрылся.
Алексеев больше ничего не спрашивал. Раненые перешептывались между собой, говорили о Катрове — его знали на Херсонесе все. Я зашел к Бабаеву вечером.
— Почему у него парашют не раскрылся? — спросил он.
— Вытяжной тросик перебило пулей.
Помолчали.
Похоронили Катрова в одном ряду с Мининым, Платоновым и Рыбалко.
— Штурмовики вернулись? — спросил Бабаев.
— Все сели… И один и-шестнадцатый.
— Ну? — удивился Борис. — Как же он выкрутился? Не знаешь кто?
— Не слыхал.
— Говорят, Коля Сиков, — вставил Акулов. Заговорили о старшем лейтенанте Сикове — лучшем воздушном разведчике в Севастополе, и о его женитьбе с «благословения» командующего на красавице журналистке из Севастопольского радио, об их свадьбе на огненном аэродроме Херсонеса. Жизнь везде есть жизнь. Это тут же подтвердил и Бабаев.
— Если ночью нас не отправят, Миша, — сказал он, — пусть кто-нибудь принесет мои вещички. А то и переодеться не во что.
— Ладно, — я горько улыбнулся. — Нашел, о чем беспокоиться. А тебе, Костя, что-нибудь нужно? Нет? Ну, ребята, выздоравливайте.
Батько просил: поклонитесь за нас Большой земле. Увидите Гриба или еще кого из наших — привет им.
На всякий случай расцеловались — кто знает, удастся ли свидеться.
Выручай, земля!
А потом был бой, в котором я до сих пор не могу объяснить себе — как мы выжили. Во всяком случае, сто шансов из ста были за то, чтобы мы свернули тогда себе голову.
Когда меня спрашивают «Какой бой был у вас самым тяжелым» — я в мельчайших подробностях вспоминаю все это…
В эскадрилью приехал генерал Ермаченков. Снял фуражку, вытер скомканным платком пот.
— У вас тут хоть дышать можно, с моря продувает. А в городе все горит — пыль, дым и жара — сдохнуть можно. Водичка есть?
Ему дали напиться.
— Раненых увезли ночью на подводной лодке в Сочи. А теперь потолковать надо. Сколько у тебя летчиков осталось? — спросил он меня, хотя без доклада знал, все знал отлично.
— Вот все перед вами, товарищ генерал. Командир звена гвардии лейтенант Яков Макеев…
— «Король» воздуха?
— «Король» воздуха.
— Ты смотри… — Ермаченков смотрел на Макеева с нескрываемым любопытством, — маленький, а поди ж ты, ни одному асу немецкому не уступает.
Яша густо покраснел.
— Его ведомый — гвардии лейтенант Протасов.
Командующий снова прервал:
— Иван Иванович?
— Я, товарищ генерал, — отозвался Протасов.
— Я же тебя сержантом помню.
— Мой ведомый гвардии лейтенант Афанасий Акулов, — представил я Петю. — И я.
— Небогато! — Ермаченков задумался. — Не густо. — Он потер кулаком свой круглый подбородок и, как бы подводя итог разговору, сказал. — Завтра подброшу тебе целую эскадрилью на «яках», в полном составе.
На другой день в условленное время я вылетел со своими ребятами встречать пополнение. Отбились от круживших над Херсонесом «мессершмиттов» и ушли на траверзу Балаклавы. «Яков» с Большой земли оказалось в строю не восемь, как сказал по телефону Василий Васильевич, а семь. Потом на земле выяснилось, что одного успели утопить два Me-109 — охотники. С трудом удалось избежать потерь новичков и при посадке на нашем перепаханном снарядами и бомбами «аэродроме».