Он быстро разделся и бросил свою одежду на кресло. Я, застыв в оцепенении, стояла и смотрела на него, стуча зубами от страха и холода.

– Прыгай сюда, пока не простудилась, – сказал он.

На его длинной спине алела яркая клубничная родинка. Темные волосы торчали из подмышек, и в свете лампы его тело отливало медовым оттенком.

Он лег в постель, подперев голову кулаком.

– Не смотрите на меня, – попросила я.

Он закрыл глаза руками, но я видела, что между его пальцев остались большие пространства, через которые он мог видеть меня. Пока я снимала платье, он декламировал:

– Вы такая маленькая толстушечка, – произнес он, когда я подошла к нему.

Меня трясло, но он думал, что это от холода. Он растер мою кожу, чтобы мне стало теплее, и сказал, что мои коленки холодны, как ледышки. Он сделал все, чтобы я расслабилась.

– У тебя такой славный пушок на животике, правда? – спросил он меня, нежно прикасаясь ко мне пальцами. Мне стало так ужасно стыдно, что я почувствовала, как мое тело окаменело. Меня охватил ужас.

– Что с тобой? – спросил он меня, поцеловав мои плотно сжатые губы. Он все так чувствовал, но почему он не мог понять, что со мной. – Тебя мучает совесть?

Дело было не в совести. Даже если бы я была его женой, мне все равно было бы страшно.

– Что, милая, что? У меня слишком жесткие руки? Если бы он не был так нежен со мной, наверное, я была бы храбрее. Я разрыдалась на его голом плече.

– Не знаю, – сказала я безнадежно.

Я вдруг почувствовала себя такой дурой, из-за того что плачу в постели, особенно после того, как я смеялась днем и давала всем понять, как я безумно счастлива.

– У тебя были травмы? – спросил он меня.

– Травмы? – переспросила я, да мне такого слова и слышать-то не приходилось. – Ну, я не знаю, – сказала я, – не знаю.

Единственное предложение, сложившееся в моем рыдающем сознании.

Он старался убедить меня, что нет причин для беспокойства, что мне нечего бояться. Он нежно ласкал меня, но мне все равно было страшно. До этого, в креслах, в машинах, в ресторанах я касалась его рук, целовала волосики на его запястьях и мечтала о том, чтобы его пальцы касались моей сокровенной плоти, тех мест, которых я еще никому не позволяла касаться. Но сейчас все вдруг перевернулось.

Он сказал, что я должна рассказать ему о своих опасениях, обсудив с ним свое состояние. Но я не могла. Мне хотелось только одного: заснуть, проснуться и знать, что все уже позади, как после операции.

Я лежала у него в руках и плакала, а он говорил мне, что я не должна истекать слезами, что мы оба сейчас просто ляжем и хорошенько выспимся, чтобы проснуться утром бодрыми и полными сил… Он говорил почти шепотом, обвиняя себя в том, что так необдуманно, так глупо поступил, даже не предположив, что у меня могут возникнуть страхи и нервозность.

В конце концов он принял снотворное и лег на другую часть кровати, собираясь спать.

– Прости меня, Юджин… я так люблю тебя, поверь мне, – прошептала я.

– Все хорошо, милая, – ответил он, потрепав меня по теплому бедру. Нам обоим уже не было холодно.

– Я не буду бояться завтра, – сказала я, зная, что все равно буду.

– Конечно, любимая, – успокоил он меня, – ты просто устала, поспи, утром все будет хорошо, не думай ни о чем, просто спи.

Он взял мою руку в свою. Мне так хотелось высморкаться, я так наплакалась, что просто дышать не могла. Мне было стыдно сморкаться, я считала это дурным тоном.

Я заснула в ужасном настроении.

Утром он разбудил меня своими прикосновениями, и я проснулась, не чувствуя себя в силах уступить ему. Он все понял, встал и начал одеваться. Я извинилась.

– Не надо все время извиняться, – сказал он, набрасывая себе на плечи подтяжки, – ничего сверхъестественного в твоем поведении нет, не терзай себя.

Юджин сел в кресло и стал надевать носки.

– Ты уже встаешь? – спросила я.

– Да, я всегда встаю с рассветом, если плохо сплю. Иду гулять или работать…

– Это я виновата.

– Перестань говорить о своей вине, не накручивай себя, – опять попросил он меня с таким выражением, что я даже была рада, что еще довольно темно и я не вижу его лица. Я не могла, не могла его видеть!

Он вышел из комнаты, и спустя некоторое время, я услышала, как хрустит гравий дорожки у него под ногами.

Я продолжала лежать, слезы текли по моим щекам.

За всю свою жизнь я ни разу не чувствовала такого стыда. Я была совершенно уверена в том, что наши отношения кончены из-за того, что я вела себя, как ребенок. Около половины девятого было уже совсем светло, хотя в небе осталось еще несколько звезд. Они были совсем тусклыми, как всегда выглядят звезды утром.