Шрифт:
Коматозный, потусторонний слог статьи смутил, перевернул, растоптал мой покой, поселил мистическую тревогу. Зыбкий образ фокусника, нелепо угодившего в огненную западню, пугал и завораживал. Потрясенное воображение рисовало амфитеатр пустого цирка, колышущийся свет, бесконечный купол, арену, дышащую живой, напряженной плотью.
К магическому столику приближается Фридель. Он одет рождественским карапузом – короткие штанишки, пиджак-смокинг. Из рукавов выбились широкие, как саваны, манжеты. Фридель с комичной обстоятельностью закупоривает маленького, беспомощного Белашева в жерло стилизованного фокуснического цилиндра.
– Але… Ап!!! – Руки Фриделя на мгновение превращаются в синие локоны пламени. Он переворачивает цилиндр, и на поверхность магического столика высыпаются дымящиеся останки фокусника Белашева.
В ночь на смерть Фриделя мне приснился одноногий мужчина. Он требовал: «Поцелуй – иначе повешусь!»
Я цинично отвечал: «Вешайся!» – Инвалид, с петлей на шее, вскочил на табурет, раскачал его единственной ногой, отбросил. Повис и обоссался. Потом группа людей, похожих на туристов, долго и бесцельно шла вокруг бесконечного водоема.
Напоследок приснилась порхающая женщина. Она дразнила сложенной вчетверо бумажкой, говорила, что это контракт с издательством, желающим иметь со мной дело. И до самого пробуждения я стеснительно подпрыгивал, пытаясь выхватить эту вожделенную бумажку из ее цепких пальцев.
Терек
– Глубинин, миленький, не сердитесь, вот вы всегда сердитесь, а лучше послушайте. Угадайте, что означает: «coitus reservatus»? – К Глубинину подкатился ротмистр Необутов. – Умереть от смеха! Половой акт с гондоном! – Модное слово начинало входить в повсеместное употребление.
– Полно вам идиотничать, – Глубинин хранил отрешенно-интеллектуальное выражение лица, – голову бы пригнули…
– Малоумный идиот – от рождения нищий! – расхохотался Необутов. Он из последних сил тянул лямку полкового любимца, балагура и прожигателя жизни. – Или вообразите, Глубинин, что пока тлеет ваша папироса, вы неуязвимы. Папироса – это символ…
– Подите к черту! – Глубинин раздавил папиросу о бруствер.
Ударила артиллерия, и снаряды беспорядочно легли метрах в сорока от окопов. «Через несколько залпов нас накроют», – почти равнодушно подумал Глубинин и, торопясь, полез в карман френча, где мялось последнее письмо Елены Викторовны: «Вы пишете: „Здравствуйте, моя хорошая…“ Три слова. Не являются ли они намеком, что вы у меня третий любовник? Тогда стыд вам, Александр, и позор…»
Глубинин повторно пробежал глазами по строчкам. Текст разбух и приобрел таинственную трехмерность. Из-под каждого знака проглядывал краешек нового смысла, отчего общий, конечный смысл становился множественным и содержал загадку. Глубинина удивило, что прочел он о простых, в сущности, вещах, но умственный образ вещи, преломившись в его сознании, вовсе не походил на оригинал.
Недавно Глубинина контузило. В мозгу возникло некое темное состояние, потом он услышал взрыв и тишину за ним. Звуки отгородились невидимой стеной. Мир представился неживым и плоским, точно нарисованным.
Внутренне подготовившись к возможным расстройствам, Глубинин поведенчески не изменился. Иногда ему думалось, что контузия, наоборот, открыла в нем новые чувственные возможности. Когда он зажмуривался, перед ним распахивалась черная бездна. Зажигались серебряные искры, неслись оранжевые кольца, извивались огненные личинки, из ничего строились сложные геометрические фигуры, разрушались, чернота рассасывалась, и на светлом фоне появлялась Елена Викторовна…
Последние «сеансы» портило присутствие ее мужа. Он, незваный, пробирался куда-то в угол, жестами просил, чтобы на него не обращали внимания, усаживался и доброжелательно наблюдал…
Пару дней назад казачий дозор захватил перебежчиков. По их показаниям, наступление предполагалось в направлении Торговая—Тихорецкая, с ориентировочной датой – начало второй декады февраля.
Рапорта в штаб полка Глубинин так и не отправил. Смутила канцелярская витиеватость и какая-то изощренная заумность, не свойственная его слогу. Он увяз в деепричастных оборотах: «…Упова я на порядочность… что ведется состоятельнее предусмотрительности… в непредвиденных обстоятельствах… доставаясь в удел моих верных правил чести офицера, во исполнении коих, я… в означенной непреложности находясь…»
Пятнадцатого февраля противник начал наступление.
Залп рассыпал шрапнель около окопов.
«Мой ангел покинул меня, я, верно, погибну…» – напевая, Глубинин вытащил портсигар.
– Дайте и мне «Грезы», штабс-капитан, – взмолился Необутов.
– Это табак, ротмистр. Чистый табак…
В комнате тогда густо пахло жженой марлей и еще чем-то горклым и приторным. Ни закуски, ни самогона Глубинин на столе не заметил. Лежал распечатанный пакет с травяной трухой.