– Ну что ты, дядя Адик! Я люблю тебя и буду любить всегда, – говорит Марек и доверчиво сжимает теплую ладонь дяди Адика. Марек не понимает, как такого доброго дядю Адика кто-то боится или ненавидит.

Дядя Адик мечтательно оглядывает звездное небо.

– О, это была большая работа, Марек. Не так уж просто построить лагеря и собрать для их обслуживания столько преданных моему делу людей, умеющих хранить тайну, готовых, как я, пожертвовать всем, чтобы спасти избранный народ. Мы опасаемся шпионов, и поэтому все приходится окружать игрой в жестокость. Можешь представить, как тяжело это дается моим верным друзьям из СС.

– Что означает СС? – спрашивает Марек.

– Солдаты Совести, Силы, Счастья. Выбирай, что тебе больше нравится.

За разговором Марек не замечает, как они оказываются в бараке. Кругом тишина, все дети спят со счастливыми улыбками. Им тоже снится дядя Адик…

Марк Борисович торопливо нашаривает на столике таблетки нитроглицерина. Сердце, будто игральные кости, трясет в стаканчике невидимая рука. То ли еще будет, когда приснится настоящий кошмар…

Придет ночь, и растянутое на долгие месяцы воспоминание завершит свой круговорот. Повторится извечный ужас погони, когда тело изнывает от спешки, а ноги вязнут в болотной поверхности сна. Начнется изнурительная борьба с этим топтанием на месте, и страх, что гонится по пятам, дохнет горелым жаром в спину.

Дядя Адик, крепко прижимая Марека к груди, побежит из барака к Жаркой Эльзе. Станут рваться снаряды, запылает оранжевым пламенем небо, взвоют самолеты. Упавший с неба фугасный смерч повалит трубу крематория.

Но самое страшное, что из-за грохота и самолетного гула сон насильственно оборвется, и проснувшийся Марк Борисович так и не узнает, успел ли дядя Адик с мальчиком добежать до печи, в ушах останется крик, слоящийся на эхо: «Я вернусь, Марек!.. Вернусь…»

И наступит лютая боль пробуждения, словно Марка Борисовича взяли изнутри за сердце и вывернули наизнанку.

Марк Борисович выпьет таблетки, вызовет врача, и боль закончится…

Ночь стрекочет. Такой же безумный треск можно услышать летом на юге, когда обезумевшие легионы цикад отстреливаются в листве, до последнего патрона.

В небе слышится тяжелый надрывный гул самолетов. Падающие бомбы орут свое пронзительное младенческое уа-ааа. Взрыв ударяет где-то возле барака, так что от сотрясения слетают настенные часы. Грохнувшись об пол, они издают жалобные звоны. На двенадцатом появляется дядя Адик.

– Марек, сегодня твоя очередь подошла, пора в волшебный город. Нет времени на сборы. – Дядя Адик хватает сонного Марека на руки. – Скорее к нашей Жаркой Эльзе!

Небо вспыхивает оранжевыми языками пламени, словно мир подожгли со всех сторон. Марек чувствует, как колотится его сердце. Взрыв, еще один взрыв… Невидимая лопата смерти вскапывает землю в нескольких метрах от них, подбрасывает фонтаном черные комья, обрушивая на спины. Дядя Адик падает на колени, снова поднимается и бежит. Вот уже совсем рядом заветный крематорий.

– Скорее, мой фюрер, скорее! – кричит знакомый Мареку офицер Мартин, тот самый, что провожал ночью группу заключенных.

– Дядя Адик, а что такое фюрер? – успевает спросить Марек.

– Мои соратники называют меня проводником или фюрером, потому что я провожаю людей в счастье, – задыхаясь от бега, говорит дядя Адик.

– Можно я тоже буду звать тебя фюрером?!

– Это слишком официально, дружок. Для тебя я всегда останусь дядей Адиком.

Доносится гул летящей бомбы. Мгновение – и небесный грохот врезается в кирпичное тело Жаркой Эльзы. Башня переламывается, верхушка ее оседает, разваливаясь.

– Сволочи! – грозит дядя Адик самолетам. – Не троньте Эльзу!

Офицер СС лежит, придавленный кирпичными обломками.

– Бедный Мартин! – вскрикивает дядя Адик. Он осторожно ставит Марека на землю и бросается к поверженному товарищу. Вдвоем с Мареком они пытаются освободить Мартина из-под обломков Эльзы.

– Мой фюрер, уходите и уносите мальчика, – шепчет офицер. – Все пропало, вход в город разрушен, – голос его дрожит.

– Нет, Мартин, это только труба пострадала, сама печь еще в порядке.

Ведро с золотистой водой опрокинуто и сплющено.

– Увы, Марек, я не могу стереть твой номер, полезай в печь так, – дядя Адик целует Марека в лоб.

Сзади подступают голоса, дикая оратория матерщины, воплей «Ура!» и «За Родину! За Сталина!». Багряные сполохи взрывов выхватывают из темноты колонны солдат.

– Быстрее, Марек, малыш, они уже совсем близко, – торопит дядя Адик. – Чего ты ждешь?!

– Я задержу их, мой фюрер! – у Мартина пистолет с тонким стволом. Он устанавливает искалеченную руку на обломок трубы, стреляет. Черные призраки падают, но вместе с ними упавшие тени еще продолжают движение, удлиняясь после смерти.