Андрей шел по набережной, засунув руки в карманы пальто и спрятав подбородок в поднятый воротник. Погода была такой же, как и в день его ареста, но тогда ему не было холодно. Сейчас же Андрея, как только он оказался на улице, стала колотить крупная дрожь. «Укатали сивку крутые горки», – подумал он. Несколько месяцев в «Крестах» явно не пошли ему на пользу. Несмотря на то, что он был человеком авторитетным и мог бы, как ему казалось, рассчитывать на помощь извне и создание более или менее приемлемых условий в тюрьме, не было ни помощи, ни условий. Сама жизнь его каждый день находилась под угрозой, не до жиру, как говорится…

Андрея никто не встретил, никто, кажется, не был в курсе того, что его неожиданно освободили под подписку о невыезде. Изменили, так сказать, меру пресечения.

Телефона у него с собой не было. Не было и денег. Менты высыпали ему какую-то мелочь, хотя в момент задержания были у него и телефон, и деньги, и много чего еще… Болели ребра, хорошо хоть не сломанные за время последних четырех бесед в кабинете следователя, где сидели какие-то серьезные дядьки и вопросы задавали… Если бы не навыки Андрея и не привычка держать удар, повреждения после их вопросов были бы гораздо значительней. Болели почки, печень, ныл затылок – впрочем, к этому Андрей уже успел привыкнуть. После того удара омоновским прикладом боль в затылке, сначала изматывавшая его и лишавшая единственной радости – короткого ночного сна, стала обычной, каждодневной, естественной вещью, такой же, как затхлый, влажный воздух камеры, в котором туберкулезным палочкам размножаться было в радость и они проделывали это с удивительной быстротой.

Тело отзывалось болью на каждый шаг, но, несмотря на это, Андрей решил идти домой пешком. Морось из невидимых, микроскопических капель дождя садилась на непокрытую голову, и это неожиданно понравилось ему. В этот момент он не почувствовал себя ни тем Андреем по кличке Крепкий, который всего пару месяцев назад «держал» половину этого города в своих руках и командовал целой армией боевиков, способных выполнить любое задание, настоящих профессионалов, ни тем удачливым и рисковым бизнесменом, который скупал недвижимость и владел таким ее количеством, что даже в голове не держал все эти коттеджи, дома, квартиры, – этим занимались другие, специальные люди, а он осуществлял только разработку стратегических задач, общее руководство.

Он неторопливо шел к Литейному мосту, поглядывая на редких прохожих и понимая, что, оказывается, совершенно не знает их жизни, что он для этих людей чужой, инопланетянин, неизвестное существо, живущее по каким-то непонятным для них законам. Сейчас у него не было привычной охраны, машины, отделявшей его последние годы от окружающего холодного, промозглого и ветреного мира, – и вдруг он испытал странное облегчение, словно пробудился от тяжелого похмельного сна.

Андрей не думал сейчас ни о своих деньгах, ни о странном, неожиданном освобождении – держали-держали, били-били, стращали, пугали, а потом вдруг на тебе – подписка о невыезде и гуляй, Вася!.. Не думал он о том, что его никто не встретил, что он не знает, что произошло в его «епархии» за то время, пока он маялся в «Крестах», живы ли вообще его кореша, цел ли капитал и идут ли начатые сделки, крутятся ли дела, разрабатываются ли новые «темы». Он шел к себе домой на улицу Рубинштейна и впервые за многие годы по-настоящему отдыхал душой.

Но уже возле своей парадной ощущение покоя улетучилось. Не маячила в будочке, торчавшей под окнами первого этажа, привычная широкая морда Генки-охранника или его сменщика Слепого. Машин «своих» во дворе тоже не наблюдалось.

Он запрокинул голову и посмотрел на свои окна. Ничего не высмотрев, сплюнул и, сгорбившись под грузом снова обрушившихся на него проблем, зашлепал мокрыми ботинками по лестнице. Он еще не уяснил для себя, что за проблемы навалились на него секунду назад, но то, что они есть, понимал отчетливо. Вот сейчас он откроет дверь своей квартиры, сядет на телефон и начнет разбираться. А как не хочется…

То, что в его квартире побывали посторонние, и, может быть, не один раз, он понял сразу. Телефонный аппарат в прихожей сдвинут с места, двери в комнаты распахнуты – он никогда не оставлял их в таком положении, Андрей был в этом смысле большим педантом, да и прислуга вышколенная работала здесь уже несколько лет. А вот сейчас – ни порядка, ни прислуги…

Андрей захлопнул за собой входную дверь и замер на миг, прислушиваясь. Ну вот. Конец?

«Нет, Андрюха, это не конец, – сказал он сам себе. – Если бы хотели пришить, зачем такие сложности? В дом лезть… Переговоры будут… Только вот с кем?..»

Он глубоко вздохнул и шагнул в комнату. Страха Андрей не испытывал. Последний страх отбили у него в «Крестах», где он уже был готов к тому, что грохнут его, сонного, в камере. Намекали на такой исход доблестные следователи, сменявшие один другого каждую неделю. Он еще удивлялся, чего это они целой оравой за него взялись. Видно, дела нешуточные закрутились. Ну, сейчас, может быть, и прояснятся.

В его любимом кресле у окна сидел средних лет мужик в средней стоимости и качества костюме, с невзрачным, незапоминающимся лицом, бесцветными волосами и словно выгоревшими, блекло-голубыми глазами, которые с веселым прищуром уставились прямо на вошедшего хозяина. Или он здесь уже не хозяин?..

– Здравствуйте, здравствуйте, Быков, – весело сказал сидящий. – С освобожденьицем вас!

– А вы кто будете, собственно? – спросил Андрей, остановившись в дверях.

– Это хорошо, что вы так собой владеете, – ответил, продолжая улыбаться, бесцветный. – Это очень хорошо. А я-то, признаться, боялся, что нервы вам попортят в этом заведении…

– Правильно боялся, – сказал Андрей и не сделал еще никакого движения, только внутренне собрался для броска. Это заняло долю секунды, но он успел заметить, что бесцветный все понял, веселый блеск его глаз погас, они сделались матовыми, жуткими, весь облик его изменился – теперь в кресле находилась машина, предназначенная для убийства, хорошо отлаженная, мощная и, как всякая машина, не рассуждающая, а точно и споро делающая свое дело.