Худосочное тело Бодровской, похожее на сплюснутую камбалу, задрапированную тканью, дернулось. Женщина встала, взглянув мужу в глаза.

– Дмитрий? – побелевшими губами шепнула она.

– Да!

– Но ты ничего о нем не знаешь!

– Такие, как он, не тычут рекомендательными письмами, не приносят анкет и автобиографий. Он – профессионал по транспортировке людей на тот свет! Я нутром чую…

Ольга Григорьевна сжала ладонями виски. Ее гладко зачесанные волосы, собранные в пучок на затылке, взъерошились сами собой.

– Платон, откажись от бредовой идеи! Нашего мальчика не вернуть. Мы нагрешили, не углядев за Ромой, и нам нести крест до гробовой доски. Рома – это наша расплата за обман, за ловкачество… – Женщина запнулась, не в силах справиться с волнением. – За богатство. Да, да, Платон, за богатство тоже надо платить! Мы пожертвовали сыном!

Руки магната легли на плечи жены. Под их тяжестью Ольга Григорьевна просела, сгибаясь в коленях и приняв позу кающейся грешницы. Мощный толчок опрокинул ее на софу.

Склонившись над женщиной, Бодровский прорычал перекошенным ртом:

– Истеричка! Ты смеешь меня обвинять? Меня, работавшего по двадцать часов в сутки! Ходившего по лезвию бритвы ради благополучия семьи! Рисковавшего угодить за решетку и сгнить в тюрьме! Я прятал тебя и Ромку, когда конкуренты взрывали мои автомобили, устраивали облавы, загоняя, словно волка, под выстрел. Я выстоял, переломил хребты врагам, добился права ни от кого не зависеть. Но я остался без наследника!.. Понимаешь, мне некому передать дело! Что может быть больнее?!

Ком, подкативший к горлу, мешал Бодровскому говорить. Он рухнул рядом с женой, спазматически хрипя от бешенства. Переборов приступ ярости, владелец яхты привлек к себе женщину, сгреб в охапку костлявое, скверно сложенное тело. Птичий нос Ольги Григорьевны уткнулся в грудь мужа. Она не смела перечить и лишь тихонько подвывала голоском побитой собачонки:

– Поступай по-своему, только Рому из могилы не поднять.

Ладонь Платона Петровича гладила волосы жены, похожие на мышиную шкурку, вторая рука утирала слезы, которые, смешавшись с косметикой, потоком стекали по щекам, капали на шелк софы, оставляя грязные пятна. В былые времена он применил бы другой метод успокоения – переспал бы с женой, искупая грубость лаской и страстью. Но теперь терзать тело супруги с выступающими ключицами и истонченной многочисленными омолаживающими подтяжками кожей было бесполезной затеей, не безопасной для здоровья обоих Бодровских.

Оставив на секунду жену, Платон Петрович наведался в бар. Достал чистый стакан. Налил в него тройную, против обыкновения, порцию коньяку. Вернувшись к жене, он подхватил ее трясущийся подбородок, краем стакана разжал зубы и влил в нее лошадиную дозу «Хенесси Парадиз».

Ольга Григорьевна запрокинула голову на спинку софы и икнула. Приняв расслабленную позу – алкоголь действовал на нее со скоростью света, – она промямлила:

– Дмитрий не станет ходить по струнке.

– Факт!

– Он вообще может отказаться – не захочет пачкаться чужой кровью. Дмитрий не наемный убийца с чековой книжкой вместо мозгов.

– Абсолютно согласен. В парне соединились три главных достоинства: честность, смелость и профессионализм. Редкое сочетание. – Бодровский тяжелой поступью уставшего правителя кружил по каюте. – Беды нашей страны происходят от недоучек, бездарей и непрофессионалов. А этот… этот парень ас! Ему нельзя долго застаиваться без работы. Я редко ошибаюсь в выборе.

Владелец яхты остановился у иллюминатора и всмотрелся в непроглядную ночь, испещренную мириадами огоньков на побережье. Вечерний бриз, пришедший со стороны открытого моря, покачивал яхту, точно заботливый папаша колыбель с новорожденным.

– Ты спросил, согласен ли Дмитрий? – вяло поинтересовалась захмелевшая женщина.

– Нет и не собираюсь. Может, уговорю плыть с нами в Россию. Тогда многое упростится. Хотя справки о нем попытаюсь навести до отплытия. – Он поделился своими планами нехотя, не отводя глаз от выпуклого стекла иллюминатора.

Густая россыпь звезд жемчужной сеткой сияла на куполе поднебесья.

– Какая ночь! – лирически прошептал Бодровский.

Его супруга встряла с пьяной злостью:

– Не корчь из себя поэта. Ты мастак привязывать людей к себе. Загонять в угол и надевать хомут. Мне противно обсуждать твои паршивые комбинации!

Ольга Григорьевна порывисто встала. Взяла со столика серебряное ведерко с колотым льдом, в котором охлаждалась бутылка шампанского, и хрустальный фужер на тонкой ножке. Пошатываясь, она направилась к двери.

– Ты куда? – Бодровский встревоженно окликнул жену.

– Подышать воздухом.

Повысив голос, Платон Петрович приказал:

– Вернись!

– Ну уж дышать я буду без твоего разрешения! – фыркнула Ольга Григорьевна, занося ногу над ступенькой лесенки.

Препятствовать он не стал. Оставшись один, Бодровский взглянул на циферблат массивного золотого «Ролекса», булыжником болтавшегося на запястье руки.