Ждали их в Хагарбайе. Умно ждали, грамотно. Понимали, что всей толпой разбойники в город не ринутся, часть под видом странников войдёт, часть — будто бы купцы, на ярмарку едут. Телеги у них были, сверху мешками зерна гружённые, а под мешками, в сене, оружие.

Позволили всем войти, подозрения не выказали. Позволили и собраться всем на постоялом дворе, где Айгхнарр хозяина то ли купил, то ли запугал.

За одну стражу до рассвета Волк собирался стаю поднять, да и ударить разом. По гарнизону спящему, по караулу у ворот, по домам знатных людей да зажиточных купцов.

А после полуночи постоялый двор взяли. Не толпой наместник взял, но сноровкой.

Самых надёжных воинов отрядил, проверенных.

Быстро повязали спящих разбойников, те и понять не успели, что да как. Само собой, и Гармая вместе с ними. А шёл ему тогда двенадцатый год.

Дальше дело понятное. Вожака в клетку засунули, клетку на подводу — и во Внутренний Дом повезли, государю. И повелел милостивый наш государь душегуба в кипящем масле сварить. По-моему, очень даже правильно повелел.

А прочих разбойников наказали плетьми да прямо тут же, на ярмарке, в рабство продали. Гармая, по малолетству, пожалели, от плетей избавили. А может, просто товар портить не захотели — после тех плетей и не всякий мужик оклемается, а уж малец…

Поставили клеймо, заковали в цепь, на торг повели. Так и началась его рабская доля.

Сперва трактирщик его купил. Так себе, вздохнул Гармай. Кормили сносно, правда, объедками, но и вкуснятина попадалась. Зато работы невпроворот было, вставать до рассвета, ложиться заполночь. Ну, конечно, тумаки да затрещины, только к этому делу Гармай и по стае привычен был.

Почти год он у трактирщика провёл, а потом у того несчастье приключилось — пожар. Всё сгорело, пришлось и скот уцелевший, и рабов продавать. Их, вместе с Гармаем, всего-то пятеро было.

Снова торг, и на сей раз купил мальчишку человек знатный, высокородный Иссаури, начальствующий над городской налоговой палатой. Для комнатного услужения купил — вино на пиру подавать, вещи за господином таскать, если тот пойдёт куда, по всякому поручению бегать и прочую нужду удовлетворять. Да и просчитался господин Иссаури — не вышло из Гармая домашнего раба. Никакой, ругался господин, тонкости, никаких манер поганцу не вдолбишь. Розог извёл немерено, а толку чуть.

Ненавидел его Гармай, если хоть малейшая возможность была — наперекос делал.

Трактирщику-то он честно служил, потому что трактирщик был человеком прямым как столб. Вот делай то, и ешь это, а спи здесь. Не по делу не наказывал, комнатную зверушку из него не творил.

И совсем уж было Гармай в побег собрался, как дошло до начальника налогов, что проще от паршивца избавиться и подходящего невольника на его место прикупить.

Снова продали Гармая, теперь уж зажиточный крестьянин его приобрёл. Не простой крестьянин — сельский староста. И началась для мальчишки такая мука, о какой он раньше и не думал, что бывает.

С самого начала пришёлся он старосте не по нраву. Строптив, дерзок, волком глядит, того и гляди укусит. В первый же день оказалось, что работать придётся поболе, чем в трактире. Спать вообще непонятно когда. А кормить — это ещё заслужить надо старанием да покорностью, чтоб кормили. На ночь его во дворе на цепь сажали. Каждый вечер секли, рубцы уже гноиться начали.

Покорности это, конечно, Гармаю не добавило. Знаю я такую породу — чем ты их боле грызи, тем они к тебе злее. По себе знаю… И понял его хозяин, что одной лишь порки маловато будет. Решил так наказать, чтобы как следует проняло. И чтобы всем остальным в острастку было.

Вывели мальчишку во двор, связали руки — да и подвесили на перекладине колодезя.

Ноги на локоть до земли не доставали. А внизу, под ногами, костерок разложили.

Знакомо это мучение Гармаю было, да не по своей шкуре. Рыжий Волк такое с пленниками вытворял, ежели чего дознаться хотел. Когда и где караван ждут, откуда родом купцы, где у них дома золотишко запрятано…

Домашние собрались, и просто сельчане — поглазеть. Если и жалел кто, виду не подавал, боялись старосту сердить.

А тут путник приключился, зашёл в их село ночлега попросить. И как раз на двор старосты ему кто-то указал — мол, там тебя примут, обогреют да обустроят, если, конечно, монета есть.

Увидел путник, что здесь творится, подошёл к старосте — и говорит — сымай, мол, не дело это, бог накажет. А какой именно бог, не уточнил. Староста взбеленился — ты кто таков? Мой раб, что хочу, то и делаю. А путник ему в ответ — я у тебя его куплю. Сколько просишь?

И тут случилось непонятное. По всему как оно должно было пойти? В лучшем случае вытолкали бы этого странника в шею, а в худшем — деньги бы отобрали, да и придушили тихонько. Закопать — и кто потом дознается, что такой-то здесь проходил?