Не прошло и четверти часа, как Тина попросила увести Сашуру. Первое время он изо всех сил старался себя вести хорошо, но вскоре устал и расшалился.

– Пойдите с ним в дом, Виолетта Анатольевна! – велела хозяйка. – Нечего ему тут делать, пусть побудет в детской. Поиграйте во что-нибудь спокойное, уложите его спать и на сегодня можете быть свободны.

– Только, пожалуйста, обязательно загляните еще к Катюшке, – попросил Стас. – Узнайте, как она там.

И Виолетте не оставалось ничего другого, как подчиниться. Она взяла мальчика за руку и повела в дом, утешаясь тем, что Стас провожает ее долгим взглядом.

Уложив своего подопечного и убедившись, что мальчик крепко спит, Виолетта на цыпочках выскользнула в коридор и постучалась в комнату напротив, где жила Катя. Никто не ответил, и тогда гувернантка решительно толкнула дверь, которая легко подалась – по настоянию Тины запоры на дверях обеих детских были только снаружи.

Абсолютно темная комната освещалась только единственной свечой, стоявшей прямо на полу. Там же сидела, скрестив ноги, Катя в вечных своих наушниках. Между ней и свечой лежал вырезанный из какого-то журнала портрет Цоя. Воспитательнице сразу же стало ясно, что ее прогнозы не оправдались – девочка и не думала сожалеть о своем поступке, извиняться перед родителями и проситься на праздник.

– Ну кто там еще? – рассерженно выкрикнула она. – Какого хрена вы ко мне вламываетесь?

– Катенька, ты с ума сошла! – Виолетта поспешно задула свечу и зажгла верхний свет. – Посмотри, ты закапала воском весь пол. И потом, вдруг свеча упадет, ковровое покрытие загорится, и будет пожар.

– Да наплевать! Пусть тут хоть все сгорит к чертовой матери! И вы в том числе!

Дерзость Кати выводила Виолетту из себя, пожалуй, даже больше, чем непоседливость Сашуры. Но она взяла себя в руки и сказала только:

– Если бы свеча упала, то загорелся бы прежде всего портрет твоего кумира. А тебе ведь этого не хотелось бы, правда?

Катя промолчала, очевидно, вняв разумности довода. А Виолетта продолжала:

– Если уж это тебе так надо, то хотя бы поставь свечу в подсвечник – вон у тебя их сколько на полке!

– Ладно! – буркнула Катя. – Только оставьте меня в покое.

В данный момент у Виолетты не было никакого желания заниматься ее воспитанием. В другие моменты, впрочем, тоже не бывало, но сейчас – особенно. Поэтому она молча вышла из комнаты, спустилась на улицу и пошла по боковой аллее к флигелю, стараясь не обращать внимания на музыку, смех, веселые голоса и звон бокалов, доносившиеся с лужайки.

Ей мучительно хотелось на праздник. Может, подняться сейчас к себе, надеть вечернее платье, причесаться, накраситься и все-таки выйти к гостям? На вечеринке, в непринужденной обстановке, можно будет поболтать со Стасом, возможно даже, он пригласит ее потанцевать... На тропинке перед старым домом ей встретилась Галина Ивановна. От усталости бедная женщина еле передвигала ноги и тяжело, одышливо дышала.

– Ну, вы на сегодня отработали? Счастливая, завидую вам! А у меня еще забот полон рот, до самого утра. Хорошо, Станислав Алексеевич завтра всей прислуге внеочередной выходной обещал. Ну, вас-то это не касается, вы по другой части служите. А мне так кстати, я бы к сыну съездила, если, конечно, силы будут...

«Прислуга... – подумала Виолетта, расставшись с экономкой. – Вот кто я здесь. Прислуга должна знать свое место. Нет, на банкет никак нельзя, Тине это может не понравиться. А она, Виолетта, ни в коем случае не должна вызывать даже малейшее неудовольствие хозяев».

Из окна ее комнаты была хорошо видна лужайка с накрытыми столами, суетящиеся официанты, неторопливо перемещающиеся гости. Уже смеркалось, но от ярких разноцветных гирлянд было светло как днем. Где-то за деревьями раздался громкий хлопок – это Витек, отвечавший за фейерверки, запустил первую петарду. Высоко вверх взлетел шипящий серебряный столб, и в синем вечернем небе внезапно вспыхнул и расцвел яркий цветок, замер на миг и рассыпался целым ворохом разноцветных переливающихся искр. Господи, какая красота! Какие же чудеса теперь научились делать! Ни в какое сравнение не идет с теми салютами, которыми Виолетта во времена своей молодости любовалась на Ленинских горах. Переодетая в халат, она долго стояла у открытого окна, не в силах оторваться от завораживающего зрелища, и курила, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу, перевезенную сюда из дома вместе со старинным зеркалом. Для его доставки даже понадобилось нанимать «Газель» – в багажник легковушки оно, конечно, не влезло.

– Завидуешь? – спросила сидевшая на подоконнике Старуха. Она тоже глядела в сад на фейерверки и нарядную публику. – Небось представляешь сейчас себя на их месте, в таком вот роскошном туалете, вся в бриллиантах, с бокалом коллекционного вина!

– Думаю, я выглядела бы не хуже, чем этот заморыш Тина! – Виолетта затушила окурок и принялась убирать в шкаф так и не пригодившееся вечернее платье.

– Да уж, конечно! Скажи еще, что рядом со Стасом ты смотрелась бы куда уместнее.

– А что, скажешь, это не так?

– Старовата ты для него, не находишь?

– Старовата? Да ты погляди на меня! – Виолетта обернулась к зеркалу, призывая его в свидетели. – Признайся, разве мне можно дать больше сорока? Да со стороны мы с ним как ровесники!

– Я смотрю, ты всерьез решила им заняться!

– А ты что думаешь, я дура – упускать такой шанс? Ты пойми, ведь в мое время ничего такого не было! Эх, опоздала я родиться...

– Это точно. Всего бы лет на двадцать попозже!.. Сейчас бы все имела – и такой особняк, и такие машины... А теперь – только облизываешься.