— Ты когда-нибудь пробовал брать женщину, прикованную к другой особи того же пола? — со смехом спросил Скьюдамор. — Не скажу, чтоб это было совершенно невозможно, — продолжал он. — Но, уверяю тебя, чертовски неудобно.

— Я думал, это запрещено, — отозвался я.

— Да, в предписаниях, которые судовладельцы дают капитанам, числится какой-то запрет. Но, сам понимаешь, офицеры любят распутничать не меньше простых матросов. И кто, по-твоему, станет докладывать о совершённом злоупотреблении? Рабыни? Неужели их слово перевесит слово белого человека, пусть даже он будет распоследним юнгой? Так что, Сильвер, путь открыт и мы с тобой имеем право выбирать раньше всех.

Насчёт распутства Скьюдамор не соврал: стоило на палубе появиться женщинам, как моряки повылезали из всех щелей, словно грибы после дождя. Они ухмылялись, хлопали друг друга по спине, нахально и сластолюбиво оглядывали у женщин всё, кроме лиц, и, сами того не замечая, мяли свои детородные органы — в общем, мне ещё в жизни не приходилось видеть подобного непотребства.

А разве сам я не был таким же? Чёрт его знает! Конечно, тугое и гибкое женское тело доставляло удовольствие и мне. Но что дальше? Взяв своё, ты с трудом понимал, ради чего было столько стараний. Нет, я всё-таки отличался от других, потому что те, когда у них начинали течь слюни, не соображали уже ничего. Правда, я тоже потерял рассудок с Элайзой. И чем это кончилось? Тем, что я перестал быть самим собой.

Баттеруорт бушевал, разгоняя народ по местам. Но и ему трудно было отвести глаза от юных дев и молодиц, которых мы со Скьюдамором выстроили по левому борту.

— Теперь, Сильвер, надо и мне позабавиться, — сказал Скьюдамор и криком подозвал одного из надсмотрщиков.

— Объясни женщинам, — велел он тому, — что мы должны осмотреть их… ну, нет ли каких болезней… а потом уходи в трюм.

— Обычно они успокаиваются, если с ними немного позаниматься, — объяснил Скьюдамор, когда надсмотрщик скрылся из виду.

— Чем позаниматься?

Скьюдамор расхохотался.

— Я тут покопаюсь внизу, — ответил он, — а ты, как и раньше, смотри глаза. Тогда мы заметим, кто реагирует, и отберём их для себя.

Встав на колени, словно пастор, он принялся щупать женщин за все места, но спокойно, осторожно и методично (такой уж он был человек), я бы даже сказал, с нежностью. Его тонкие, без мозолей, пальцы скользили вдоль их бёдер, потом прокрадывались к лобку, и наконец безымянный палец торопливо проникал внутрь, а большой в это время дрожал, как струна лютни, возле клитора. А что делал я, пока Скьюдамор увлечённо пробуждал в невольницах желание?

Я заглядывал женщинам в глаза, пытаясь определить, нет ли у них дурной болезни, от которой они бы ослепли. Впрочем, мне кажется, пока Скьюдамор возился внизу, как шахтёр в поисках златоносного пласта, я видел там всё, что только способны выражать глаза по обе стороны могилы.

— Скажи, если какой-нибудь из них понравится и она захочет ещё! — время от времени напоминал мне Скьюдамор. — Потому что тогда она будет моей.

Но я молчал, молчал до тех пор, пока вдруг не обнаружил, что одна пара глаз смотрит мне прямо в душу, хотя должно было быть наоборот. Скьюдамор был слишком занят по соседству, чтобы обращать на меня внимание.

— Если кому и быть моей, то тебе, — сказал я той женщине.

Она встретила мой взгляд смело, не отстраняясь, как делали другие. Мне показалось, она сразу раскусила меня, даже поняла мои слова. В следующий миг к нам подполз Скьюдамор со своими липкими пальцами, которые стали елозить по её бёдрам. Я стоял в растерянности и не препятствовал лекарю, пока не заметил разгоравшуюся в глазах женщины ненависть.

— Убери грязные лапы! — велел я Скьюдамору. — Она моя!

Скьюдамор мгновенно сник, и, к своему удивлению, я увидел, что он струсил.

— Конечно, Сильвер, — с подхалимской улыбкой пробормотал он. — Ясное дело, она твоя. У меня этого добра хоть отбавляй. Право слово, одному не управиться.

Однако он не устоял перед искушением оглядеть женщину с головы до пят, вернее, от шеи и ниже.

— Разрази меня гром! — воскликнул лекарь. — Вот уж не знал, что ты разбираешься в женщинах. Ещё и мулатку отхватил! Всё корчил из себя невинного, а ты, оказывается, ждал своего часа.

— Заткнись! — проревел я, и Скьюдамор умолк.

А я, бросив взгляд на фигуру женщины, вынужден был признать, что он, чёрт возьми, прав. Она была похожа на вырезанный из дерева образ девы на носу флагманского корабля. В ней не было также заметно стыда или смущения. Да, сказал я про себя, она не чета другим.

Как же мне, считающемуся самым ничтожным человеком на судне, юнгой, предъявить свои права на неё и защитить их? Но я напрасно ломал голову. Спустившийся со шканцев Баттеруорт уже схватил женщину за руку.

— Мне нужна уборщица в каюту, — сказал он. — Вы же знаете, что моего юнги с позавчерашнего дня нет, он умер.