Он опустился на свой спальный мешок, вытащил из кармана справочник по определению высот, порылся в таблицах и на полях стал вычислять что-то. В это время спутники один за другим подходили к прибору, чтобы убедиться, что термометр действительно показывает +120 градусов. Светлый столбик остановился у этого деления, и сомнений быть не могло.

Царившее молчание среди пораженных изумлением людей нарушалось легким клокотанием кипевшей в приборе воды.

Но вот раздался глубокий вздох Борового и затем следующие слова, произнесенные торжественным тоном:

– По грубому вычислению, этой температуре кипения при плюс ста двадцати градусах соответствует отрицательная высота в пять тысяч семьсот двадцать метров.

– Не может быть! Вы не ошиблись? – раздались возгласы.

– Проверьте сами! Вот вам таблицы… В них, конечно, нет данных для этой температуры кипения, которую никто никогда не наблюдал вне лабораторий. Приходится вычислять приблизительно.

Каштанов проверил вычисления и сказал:

– Совершенно верно. За эти два дня, карабкаясь через льдины, мы спустились на четыре тысячи девятьсот метров на протяжении каких-нибудь десяти-двенадцати километров.

– И не заметили такого спуска!

– Лезли вниз с высоты Монблана и ничего не знали! Это что-то невероятное!

– И непонятное! Приходится думать, что ледяной хаос – это ледопад на крутом обрыве, ведущем из кратера в жерло этого колоссального вулкана.

– Из которого нам придется теперь вылезать по такому же ледопаду на другую сторону!

– А мне непонятны и эта густая пелена туч, и этот ветер, который упорно дует с юга уже столько дней без перерыва, – заявил Боровой.

Но предположение о втором ледяном поясе не оправдалось. На следующий день путь шел по снежной равнине с пологим подъемом; вследствие этого и благодаря теплой погоде движение стало труднее. Термометр показывал немного выше нуля, снег размокал и прилипал к полозьям нарт, собаки тащились все время шагом. К вечеру с трудом сделали двадцать пять километров. В подъеме местности нельзя было сомневаться, и, устанавливая гипсотермометр, Боровой был уверен, что он покажет меньшую глубину, чем накануне.

Но вода не закипала долго; наконец пошел пар, и Боровой вставил термометр. Немного спустя раздался его крик:

– Это черт знает что такое! Это… это… – Он разразился проклятиями.

– Что такое? В чем дело? Термометр лопнул? – раздались возгласы.

– Я сам лопну или сойду с ума в этой дыре! – неистовствовал метеоролог. – Посмотрите сами, кто рехнулся – я или термометр?

Все вскочили и подошли к гипсотермометру. Ртуть показывала +125 градусов.

– Мы сегодня поднимались, а не спускались? – дрожащим голосом спросил Боровой.

– Конечно, поднимались! Целый день поднимались. Спору быть не может!

– А вода кипит на пять градусов выше, чем вчера у ледяного барьера! И это значит, что мы сегодня не поднялись, а спустились приблизительно на тысячу четыреста тридцать метров.

– И находимся, следовательно, на семь тысяч сто пятьдесят метров ниже уровня океана, – быстро подсчитал Макшеев.

– Но это же ни с чем не сообразно! – засмеялся Папочкин.

– Поверить в крутой спуск по льдам еще можно было, – прибавил Каштанов. – Но поверить, что мы спустились почти на полтора километра, когда путь явственно шел вверх по уклону, это противоречит здравому смыслу.

– Если только у нас не повальное помешательство, то я с вами согласен! – угрюмо ответил Боровой.

В это время Громеко и Иголкин, выходившие из юрты покормить собак, вернулись, и первый сказал:

– Еще один странный факт! Сегодня заметно светлее, чем вчера у льдов.

– А вчера было светлее, чем по ту сторону барьера, – прибавил Макшеев.

– Совершенно верно, – подтвердил метеоролог. – Самая темная ночь, вроде петербургской белой ночи, была перед ледяным барьером. Мы полагали, что находимся на дне впадины, и ослабление света было понятно: лучи полярного солнца не могут проникать так глубоко.

– Но теперь мы спустились несравненно глубже, а ночь гораздо светлее!

Долго еще обсуждали все эти противоречивые факты, но, ничего не выяснив, уснули. Утром Боровой первый вылез из юрты, чтобы сделать свои наблюдения.

Ветер дул по-прежнему с юга и нес все такие же низкие серые тучи, скрывавшие местность на расстоянии сотни-другой метров. Термометр показал – 1 градус, шел снег.

– Сегодня нужно проверить, поднимаемся мы или опускаемся, – предложил Макшеев. – У нас среди инструментов есть легкий нивелир и рейки.

Продолжалась та же снежная равнина, но снег немного подмерз и идти было легче. Уклон был небольшой, но несомненно вверх, и несколько нивелировок, произведенных в течение дня, подтвердили то, что видел глаз и что показывали собаки своим ходом.

За день сделали двадцать три километра, так как нивелировки отняли довольно много времени.

Как только юрта была расставлена, Боровой вынул свои приборы; кипятильник показал +128 градусов.

Боровой сочно выругался и плюнул.

– Единственное объяснение, что в этом провалище неприменимы физические законы, установленные для земной поверхности, и нужно вырабатывать новые, – сказал Каштанов.