найти там сочувствие его тяжкой доле.

– Какого хуя вы нарушаете границы частных владений! Стронак! Хочешь подать жалобу на превышение уровня шума,

позвони в гребаную полицию! Сегодня, мать вашу, праздник!

Толкаю его в грудь, и Стронак делает шаг назад и едва не падает со ступенек. Я захлопываю дверь прямо перед его тупой харей.

Этот пиздобол и так проспал целый год! А я весь год въебывал.

Смотрю вполглаза телевизор. На Четвертом канапе идет какой-то французский фильм, мелькает задница, груди... Вспоминаю ту медсестру в больнице, где отдыхает Клелл, и решаю повторить визит в ближайшее время и вообще поставить дело на регулярную основу. Надо же заботиться о товарище. Прочитать телетекст уже не могу, как не могу прочитать и «Радио Таймс».

Все, пиздец...

На башне Биг-Бена бьют часы. Вроде бы Рождество, а по телевизору ни хуя, одни повторы. Правильно сделал Стронак, что поставил тарелку. Меня просто убивает, что приходится платить этим говнюкам из Би-би-си, а они показывают такую срань. Чувствую себя херово, башка раскалывается. Прыгаю с канала на канал, потом пытаюсь растопить камин, и кое-что получается. Расслабляюсь и уже почти готов отказаться от плана в отношении Блейдси, но придурок сам определяет свою судьбу, позвонив мне. Напоминает, что мы собирались поиграть в боулинг. Когда это мы собирались? Оказывается, планы строились накануне ночью, в Ложе, по большой пьяни. Блейдси даже помнит, что Йен Маклеод дал мне ключи от кегельбана. А я-то гадал, что за хуйня звенит в кармане.

Боулинг в День подарков. С Блейдси. Что может быть печальнее? Вокруг и во всем разруха и угнетенность. В доме полный бардак, всюду мусор, запахи, разбросанная одежда. Вонь становится заметной даже для меня, когда я вхожу в дом с улицы. Эти безответственные самоубийцы-неудачники, эти детишки-наркоманы, эти гребаные уличные подонки - все они встречают Рождество лучше, чем я. Кэрол хотела разобраться во всем. Посмотрела бы, какие неудобства причинила мне своим упрямством...

Меня трясет, меня тошнит, нервы ни к черту. Садиться в гаком состоянии за руль невозможно. К тому же автомагнитола сжевала пленку Майкла Болтона. Надо бы установить в машине гребаный CD-плейер. Но как только подумаешь об этом, так тут же поднимает голову проблема хранения. А вот ублюдок Блейдси себе поставил. Он заезжает за мной, как и планировалось. Я с ненавистью смотрю на его проигрыватель.

– Собирался перейти на компакт-диски, но подумал: их ведь надо где-то хранить.

– Знаешь, вообще-то они занимают ненамного больше места, чем кассеты.

– Покажи, - бросаю я.

Недоумок улыбается, как даун, и вытаскивает из-под стереопроигрывателя пластмассовый контейнер, набитый гребаными дисками.

– Все просто, и место много не занимает. А помещается в нем до пятидесяти дисков.

Блейдси снова улыбается. Пиздюк!

– Верно, - говорю я; голос звучит хрипло и сухо, как у полицейского при исполнении.

Заходим в дом, и я как бы невзначай прихватываю коробку с собой. Мой недалекий гость с кислым видом оглядывается, несомненно, отмечая царящий в комнате беспорядок, но предусмотрительно помалкивает.

На случай, если ему придет в голову спросить о Кэрол и девочке, наношу предупредительный удар:

– Как у тебя с Банти? Ты говорил что-то вчера, но я так толком и не понял.

– Не очень хорошо, Брюс.
– Блейдси моментально мрачнеет.
– Вообще-то я сегодня вечером отправляюсь к матери в Ньюмаркет. На несколько дней. Повидать родных и все такое. Банти решила, что останется здесь. Устроила такой концерт. А ведь я и так вижусь с ними очень редко.

– Ну что ж, правильно, - киваю я.

Итак, старушка Банти остается одна. Совсем одна. Ну нет, мы такого не допустим!

– Да... в общем, это превращается в проблему.

– Причем немалую, брат Блейдс. Значит, тот извращенец продолжает ее донимать, да? А какой у него голос?

– Знаешь, он говорит немного в нос. Я бы сказал, парень откуда-то с севера Англии, скорее всего из Манчестера...
– рассуждает Блейдси.

– Из Манчестера, - повторяю я.
– Боюсь, я не очень силен в этом, различаю разве что кокни - сам жил там какое-то время.

Как раз в этот момент, как и было задумано, на экране появляется большая голова Фрэнка Сайдботтома, а диктор объявляет следующий номер. Вот и «Радио Таймс» пригодилась.

– О господи... этот парень в ящике... как раз тот самый голос! Тот клоун в телевизоре! Послушай!

– Серьезно?

Я добавляю звука. Фрэнк говорит о том, что мама не позволяет ему засиживаться у телевизора допоздна, а потому ему никак не удается посмотреть самые классные номера.

– Парень в маске...

– Точно. Очевидно, наш извращенец меняет голос, подражая этому телеведущему.

Ждем, пока на экране не появляются титры.

– Вот черт, - бормочет Блейдси, - его зовут Фрэнк. Фрэнк Сайдботтом.

Я встаю, подхожу к телевизору и делаю вид, что набираю номер. Потом притворяюсь, что спрашиваю телефон студии

«Гранада».

– Мне нужен кто-нибудь из отдела по связям с общественностью... Да... алло... Меня интересует передача Фрэнка Сайдботтома...

Некоторое время разговариваю с пустотой, делая пометки на листе бумаги и многозначительно подмигивая Блейдси, который смотрит на меня во все глаза. За толстыми стеклами очков они кажутся огромными, больше даже, чем глаза Фрэнка Сайдботтома. Новые очки Блейдси - будем знакомы. Такая же хуйня, как и старые.