Кашгарец вез Федора при своем караване бережно, дал верхового коня — знал, что бежать некуда. И тоже успокаивал, толковал, что такой, как Федор, простым рабом не будет.

Не отказал, дал Федору желтой бумаги, медную чернильницу с цепочкой — вешать к поясу. И по вечерам, на стоянках, Федор, держа в отвыкших пальцах калам — перо из косо срезанной и расщепленной камышинки, — коротко описывал путевые приметы. Еще недавно, в Астрахани, он мечтал, как пойдут они с Кожиным в далекую Индию. А теперь сбылись его мечты, да не так. Не разведчиком он идет, а пленником… Да кто знает, как обернется? Может, и пригодятся записки…

Решил Федор пока выжидать, присматриваться, своей тоски и злости не выказывать.

Недели через три начались горы. Десять дней забирались все выше узкой тропой. Дохнуло морозом. После треклятой жары Федор обрадовался снегу — но и загрустил еще пуще, вспомнив родные снежные просторы.

Наконец, пройдя перевал, спустились в цветущую Кашмирскую долину по речке Гильгит, до впадения ее в великую индийскую реку Инд. Переправились через Инд и спустя несколько недель вошли в большой торговый город Амритсар.

Вот она, значит, Индия. Причудливые строения, неведомые деревья, пестрый базар, меднолицые люди — кто полуголый, кто в белых одеждах… С любопытством смотрел Федор на чужую жизнь.

Кашгарец приодел Федора, дал отдохнуть. Но на постоялом дворе запирал его и приказывал слугам стеречь: не так боялся, что Федор сбежит, как того, что могут украсть.

Однажды кашгарец привел высокого, плотного индуса, одетого во все белое. Индус внимательно оглядел Федора, улыбнулся, сел, скрестив ноги, на ковер и сделал Федору знак: садись, мол, и ты.

Немало пришлось потом прожить Федору на Востоке, немало усвоил он обычаев, но труднее всего было научиться сидеть на полу по-индийски, уложив пятки на бедра.

— Sprek je de Nederlandse taal? — спросил индус.

Федор, услышав голландский язык, изумился.

— Не бойся за себя, — продолжал индус. — Если все, что про тебя говорит купец, — правда, тебе будет хорошо.

«А, дьявол! — подумал Федор. — Все как сговорились — будет тебе хорошо да будет хорошо, пес вас нюхай!»

Индус устроил настоящий экзамен. Спрашивал о плотинах и водяных колесах. Поговорили о европейской политике, о шведской войне. С удивлением Федор понял, что перед ним образованный человек. Потом индус заговорил с кашгарцем — уже по-своему. Ни слова не понял Федор, да и так было ясно: торгуются.

Торговались не спеша. Иногда кашгарец, привыкший к базарам, повышал голос в крик, а индус отвечал тихо, но властно. Потом индус размотал широкий пояс, достал малый мешочек и вески с одной чашкой и подвижным по костяному коромыслу грузиком. Из мешочка извлек два камешка, — они засверкали, заиграли зелеными огоньками. Положил камни в чашечку и, левой рукой держа петлю, правой двинул грузик по коромыслу, уравновесил.

Кашгарец глянул на значок, у которого остановился грузик, бережно взял камни, один за другим посмотрел на свет и, почтительно кланяясь, без слов начал разматывать пояс, прятать самоцветы.

— Видишь, какова твоя цена? — сказал индус по-голландски.

Не понравилась Федору такая высокая оценка. Не знал он толку в драгоценных камнях, но понял, что если и назначат за него выкуп, то немалый. Родные небогаты — где им такое набрать. Государь его видел-то раза два, разве вспомнит? А ежели в иностранную коллегию попадет дело о выкупе, дадут ли?

— Теперь укрепи себя пищей, — сказал Федору индус. — У меня мало времени, а ехать нам не близко.

Караван-сарайный служитель принес плов с бараниной, вроде узбекского, поставил кувшин с холодным питьем. Федор с кашгарцем принялись за еду, а индус встал, отошел к двери.

— Почему он не ест? — тихо спросил Федор.

Кашгарец предостерегающе шикнул.

— Он брахман. Они ничего не едят с другими. И мяса не едят, и еще много чего…

— А кто он? — полюбопытствовал Федор.

— Наверное, большой господин, — неопределенно ответил кашгарец. — Знаю — зовут его Лал Чандр. Он откуда-то из ближних мест, из Пенджаба…

К вечеру крытая повозка Лал Чандра была уже далеко от Амритсара. Обнаженный до пояса возница погонял коней. Лал Чандр сидя дремал, привалившись к ковровой подушке, а Федор, лежа на дне повозки, весь ушел в думы о далекой родине…

Миновали Лахор, спустились берегом реки вниз по течению. Потом свернули на запад и долго ехали пустыней, напоминавшей Приаралье. Переезжали русла пересохших речек; наконец, свернув по берегу одной из них, повозка остановилась перед железными глухими воротами в высокой каменной стене.

Ворота открылись, пропустили повозку и закрылись. Федор, выглянув, не увидел у ворот ни души. Безлюдной была и длинная дорога, что вела через сад с незнакомыми деревьями. В нагретом воздухе стоял дурманный аромат — должно быть, шел он от крупных, ярких цветов.