— Алло!..

— Добрый день, попросите, пожалуйста, мадам Анизо. Это ее племянница.

— Не беспокойтесь, она уже вышла.

— Да? Спасибо. До свидания.

Старшая сестра вешает трубку. Поворачивается ко мне. Вид у нее растерянный.

Она честно хотела меня выручить, но на этот раз не получилось.

— Уже вышла…

Старшая сестра больше не обижается на меня. Младшая тоже. Опять тебе нагорит — так они обе думают. В комнате дышать нечем от этих мыслей. Младшая сестра начинает реветь. Старшая ее утешает:

— Не плачь…

— Ей нагорит.

У меня уже ноет в животе. Ну и пусть меня огреют дубиной по башке! Еще посмотрим, что окажется крепче!

Я вскакиваю, уперев руки в бока.

— А мне плевать! Я не боюсь! С первым апреля! — скандирую я, как будто передо мной не две, а тысяча сестер.

В дверь звонят. Никто из нас не двигается с места. Звонок повторяется — долгий и настойчивый.

Я смотрю на сестер — их опять только две.

— Боюсь, — хнычет младшая.

— Тс-с-с-с.

Когда такие дела, лучше все-таки выйти, чем прятаться.

— Ая не боюсь.

Я иду к двери в конце коридора. Звонок умолк.

— Тс-с-с-с!

— Кто там?

— Это я, Анжела!

— Уже?

— Подожди, сейчас.

Я отпираю, и тетя вихрем врывается в квартиру. Захлопывает за собой дверь так, будто за ней кто-то гонится. Тяжело дышит. Она бежала, летела к нам на помощь. Я вижу, что ей страшно. Ее голос дрожит, когда она спрашивает:

— Где «Он»?

Я не знаю, что ответить.

И тут выходит старшая сестра.

— «Он» стучал в дверь. Мы не открыли. «Он» ушел.

Спасибо тебе, старушка. Я в долгу не останусь.

— Что ты делаешь?

Тьфу ты, я-то думала, никого нет. Быстро захлопываю дверцу маминого шкафа. Вот я и попалась.

— Что ты взяла?

Командирша буравит меня глазами — прямо тебе комиссар полиции.

Я рылась в мамином шкафу. Меня застукали. Сестры, старшая и младшая, вернулись из библиотеки. Они еще в пальто, с книгами, завернутыми в полиэтилен. Я не слышала, как они вошли.

— Ничего я не брала.

Я прячу похищенное за спиной.

Взяла я лишь фотографию. Одну маленькую фотографию. Она должна свободно поместиться в задний карман моих джинсов! Я шарю рукой по попе слева. Вот зараза… Оторвал кто-то, что ли, у меня карман?

— Что ты делала в маминой комнате? Что ты взяла?

В последний раз пытаюсь нащупать карман. Нету его, будто и не было никогда.

Рядовой смотрит на меня, хмуря бровки. Ломает голову, что я на сей раз выдумала. Мои сестры, старшая и младшая, взяли меня в клещи. Попробуй теперь выйди из маминой комнаты: они загораживают дверь. Драться мне с ними, что ли? Иначе мне не выбраться отсюда, а здесь я — воровка. Обворовала родную маму.

— Что она сделала? — насупившись, спрашивает младшая.

— Украла что-то из маминого шкафа.

Младшая не верит своим ушам. Это шок.

Я могу вытворять что угодно, она все проглотит, но посягнуть на нашу маму — нет, это я зарвалась! Я уже и сама так думаю. Давно заметила: когда взрослые в чем-то виноваты, они первыми выходят из себя. Так орут, что переорут всех обвинителей, и всегда оказываются правыми. Вот и я сейчас выйду из себя. Ну же… Не получается.

— Я ничего не крала.

Мой неуверенный голос укрепляет их в мысли, что я совершила нечто предосудительное. Нарушила самый главный закон. Закон доверия в нашем клане. Я теперь недостойна клана, недостойна своей семьи. Даже выйти из себя не получается. Недостойна, и все тут.

Командирша обращается к потерявшей разом все. Я пропала. Смотрю на двух моих сестер: эта армия будет воевать дальше без меня. Разве они поймут мой позорный поступок? Они встали бы на мою защиту против всех и вся, но если увидят, что у меня в руке… Как будто зеркало разобьется. Никогда уже не будет так, как раньше. Нашей группы, клана, батальона не станет по моей вине.

— Ну ладно.

Я глубоко вдыхаю — для храбрости.

И показываю ее. Маленькую черно-белую фотографию.

Мужчина, светловолосый и светлоглазый, в черном костюме, улыбается в объектив.

Без подписи.

Мы, все трое, смотрим завороженно — нас точно засасывает это лицо, которого мы никогда не видели. Мы не в силах оторвать глаз от этого силуэта. Фотография леденит нашу кровь.

Мои сестры ведут себя совсем не так, как я ожидала. Они трогают фотографию. Хотят до мельчайших подробностей рассмотреть неподвижную фигуру. Вдруг на этой фотографии все же есть какой-нибудь знак? Вдруг, если поднести ее близко-близко к лицу, она заговорит человеческим голосом? Вдруг, если смотреть долго-долго, улыбка на ней превратится в страшный оскал? И появится злой бес, который в этой фотографии прячется? Сколько времени фотография может лгать?