— С вашего разрешения, вашбродь, — слышу я слова Сержанта Лыбби, — мне хотелось бы перекинуться парой слов с Сержантом Гвидо, прежде чем он опять присоединится к своей части.

Я наполовину ожидаю, что Лыбби, невзирая на сломанную руку, все-таки накинется на меня, коль скоро мы выйдем из палатки, или, по крайней мере, засыплет меня тежелыми угрозами о том, что со мной случится, когда наши пути пересекутся в следующий раз. А вместо этого он расплывается в улыбке и протягивает мне здоровую руку.

— Поздравляю, Гвидо… извини, я имел в виду, Сержант Гвидо, — жмет он мне руку. — Я хотел сказать тебе одну вещь подальше от других рекрутов.

— Какую именно, Сержант?

— Я хотел тебе сказать, что ты был совершенно прав… справиться в бою с противником, не убивая его, и впрямь требует большего умения… и я рад видеть, что люди с твоими способностями поступают на службу к нашей стороне. Только вспомни, однако, что у нас есть лишь ограниченный срок для обучения рекрутов… вот потому-то мы и сосредотачиваемся на приучении их мыслить категориями «убить». Если у них вообще кишка тонка убивать, если они станут думать, будто смогут отделаться обезоруживанием врага, то будут пытаться именно так и сделать… а умения такого у них нет, и у нас нет времени обучать их ему, и поэтому они кончат тем, что сами погибнут, а мы кончим тем, что выставим для боя между двумя армиями более слабую. Постарайся помнить об этом, когда будешь в следующий раз работать с группой зеленых новобранцев. А пока, желаю удачи! Возможно, нам еще доведется как-нибудь опять послужить вместе.

Я настолько удивлен тем, что сержант оказывается славным малым, не говоря уж о серьезном обдумывании подброшенных им мне мыслей, что почти возвращаюсь в часть, прежде чем до меня доходит весь смысл моего повышения в звании.

И тогда я чувствую себя подавленным. Вся моя карьера была направлена на избегание становиться властьимущей фигурой, а теперь мне навязано то, что является по меньшей мере надзирательской должностью… и на этот раз постоянно, а не временно. Утешает меня только следующее: а) находясь в более высоком звании я могу потенциально причинить больше вреда, и б) Нунцио придется страдать от бремени дополнительных нашивок наряду со мной.

Немного приободрившись от этих мыслей, я отправляюсь на розыски Нунцио, желая быть первым, кто сообщит ему плохие новости.

Как не рвемся мы приступить к выполнению нашего задания, то есть, попросту говоря, к деморализации армии, и Нунцио, и я более чем малость нервничаем в связи с гарнизонной службой.

Само собой, в пребывании в городе нет ничего плохого. Твикст побольше среднего военного городка, а это значит, что нам хватает развлечений во внеслужебное время. Однако, тот самый факт, что это приличных размеров град, увеличивает шансы на то, что наше присутствие заметят и доложат о нем Брюсу… что, как мы упоминали ранее, занимает не самое высокое место в списке желанных для нас событий.

Сама же служба раздражающе легка, раздражающе потому, что трудно возмутить солдат, когда самое худшее, с чем им приходится сталкиваться — скука. Ситуация вполне очевидна, даже когда я поручаю Нунцио устраивать нашу команду, пока докладываюсь командиру гарнизона.

— Наша единственная настоящая задача здесь — сохранять военное присутствие… чтоб народ помнил, почему он платит налоги.

Индивид, толкающий эту речь сам среднего роста, примерно на голову ниже меня, кудрявый брюнет с проступающими местами прядями седины… что могло бы придать ему достойный вид, если бы он не двигался словно докер, пытающийся пораньше отправиться на важное свидание. У него скорострельная манера речи и он отбарабанивает приказы не отрываясь от бумаг, которые исписывает. Однако я не могу не заметить, что то, над чем он так усердно трудится, сильно смахивает на стихи… а мне почему-то кажется, что такое занятие не предусмотрено его официальными приказами.

— Вам и вашим парням нужно всего-навсего проводить определенное количество часов в день патрулируя в мундирах по улицам так, чтобы народ видел, что армия здесь. В остальное время вы предоставлены сами себе.

— Вы имеете в виду, словно полицейские?

Эти слова своего рода срываются у меня с языка, но, должно быть, в них слышна нотка ужаса, так как командир отрывается от своего занятия и смотрит прямо на меня.

— Да в общем-то нет, — быстро говорит он. — Мы, бывало, отвечали за патрулирование улиц, но город разросся до такой степени, что обзавелся собственными полицейскими силами, и мы стараемся не посягать на их прерогативы. Они присматривают за гражданами, а наша собственная военная полиция присматривает за солдатами. Четко и раздельно. Понятно?

— Так точно.

—… что подводит нас к еще одному моменту, — продолжает командир, снова принимаясь исписывать бумажки. — В наших войсках действует правило «никакого панибратства». Блюдем мы его не слишком строго, поэтому вам не нужно волноваться, если одна из… э, дам станет заигрывать с вами или вашими людьми, но предоставьте им самим подступать к вам. Не заводите шашней с обыкновенными штатскими женщинами. Как бы там не обернулось дело, от этого скорей всего расстроятся штатские мужчины, а наша основная директива здесь — не затевать никаких неприятностей со штатскими. Будьте с ними обходительны… покажите им, что мы просто обыкновенные люди, такие же как и они. Если вы сможете это сделать, они будут менее склонны верить во всякие дикие россказни, какие они могли услышать о действиях наших войск на фронте. Все ясно?