Она увидела, что нижняя строка подписи выровнялась по правому краю.

Это нужно было перепроверить, Золотинка сдерживала возбуждение.

Нижняя строка таблички, всего их было двенадцать, выровнялась или почти выровнялась правым краем. Прежде конец строки не доходил до края столбца. Последним словом стояло Якша — имя неведомого чудовища, которое потому и запомнилось, что начиналось на последнюю букву азбуки. Якша (если это был он, а не она) стоял последним, он и сейчас был здесь, но пустого места за ним, достаточного, чтобы вписать имя или слово почти не осталось. Значит, слово было вписано прежде, внутри строки или в других строках. Нужно искать какое.

Рукосил, как сообщал донос под картиной в коридоре, тоже искал. Но еще не знал что.

В волнении, перечитав табличку под «Высшим судией» Золотинка не нашла прибавления. То есть нашла их слишком много, под подозрение попал добрый десяток имен, которых Золотинка как будто не помнила по первому воспроизведению картины. Она затвердила имена наизусть, закрывая глаза, и бросить бежать назад, чтобы сличить их со списком который видела несколькими коленами выставки ранее.

Так и есть, слово это было Сливень. Между Карачуном и Сайсабаном в первом воспроизведении картины Сливня не было. Он появился под солнцем. Снова бросилась Золотинка бежать…

Так и есть!

Поразительно, что она не вздрогнула сразу, когда наткнулась на Сливня, пробегая глазами залитую солнцем надпись. Слово это как будто вываливалось из надписи; осклизлое, неприятное на ощупь, на глаз и на слух, оно никак не могло затеряться. Что-то среднее между ливнем и слизнем.

Вот и все, имя змея — Сливень.

Высвеченное вечным солнцем слово равняло змея с любой другой тварью, что выползала когда-нибудь из тьмы столетий.

Сливень — это походило на обнаженную, жалкую без раковины улитку. Мягкая беззащитная плоть, оставленная без роговой брони. Сливень — и змей беспомощен, как слизняк.

Видел ли это Рукосил? На следующем полотне, уже у самой двери в палату он двинулся дальше вдоль круговой стены и вышел из солнца. Но можно было ожидать, что вернется. Уже вернулся… Сведения, которые давали Золотинке развешенные в коридоре картины, успели уже устареть… Что-то там, в Солнечной палате, происходило… Рукосил мог вернуться в любой миг, пока не сместилась тень. Четверть часа спустя тень накроет золотую табличку и Сливень исчезнет. Может быть, уж исчез. И тогда… тогда вряд ли Рукосил его разыщет.

Все должно было решиться с часу на час. Верно, уже решилось. Золотинка тыкала золотой культей в подбородок, застывши в бездумном нетерпении… Однако ничего не происходило, тихо было за дверью, в Солнечной палате…

Хорошо было бы теперь, наверное, отойти на время назад, чтобы вызвать продолжение выставки.

Вместо этого Золотинка подошла к двери, дернула раз, другой, тихо сказала «Сливень, открой» — и дверь отворилась не скрипнув.

С одного взгляда она узнала заочно знакомую ей уже палату. Рукосил возился у сундука спиной ко входу. Справа от него на расчищенном полу валялась не такая уж большая груда испытанных ключей, а Рукосил… Рукосил, злобно отбросив железяку, в бессильной ярости против запоров, пробоев и дужек, ударил кулаком сундук. Он ненавидел замки всей силой черной души.

Золотинка притворила и заперла за собой дверь — простым повелением «Сливень запри», а потом, постояв, прошла к давно ушедшей в тень картине «Высший судия». Нижняя строка таблички снова стала короче и Якша сдвинулся влево. Сливень исчез. И нечего было искать его теперь по всей палате… хотя, впрочем, кто знает. Вечное, дарующее жизнь солнце могло выкидывать, наверное, и не такие шутки. Великое солнце не щадило и змея.

Зачарованный жгучей тайной сундука, Рукосил по прежнему не знал этого и по-прежнему на замечал Золотинки — не слышал ее хрустящих по железкам шагов.

— Че-ерт! — вскричал Рукосил в голос, швырнул ключ и, поднявшись с колен, со зверской мукой в лице облапил крышку.

Припадок отчаяния понуждал его хвататься за уже испытанные и не годные, очевидно, средства, чародей вытащил из-за пазухи Сорокон и начал приспосабливать изумруд к замку. Верно, это была не первая попытка взлома, потому что Рукосил и с Сороконом нянькался не долго; безжалостно насилуя изумруд, который не выказывал даже тех слабых признаков оживления, какие можно ожидать от позеленевшего мертвеца, несколько раз ковырнул скважину и швырнул Сорокон, как последнюю сволочь, на пол, выругался, пиная плечом литые стати сундука. Серебряный ящик, подвешенный на локоть выше пола, едва-едва колебался под напором чародея.

— «Откровения»! — рычал Рукосил, не подозревая о соглядатае за спиной. — Черт побери — «Откровения»! Черт побери! Черт побери! Рукой достать! Близко! Вывернуть — он грязно выругался — эту — трах-тарарах! — лоханку кишками наружу! О боже, за что такая мука! «Откровения» здесь! Книга откровений, что утеряна навсегда! И сверх того никогда не существовала! — Рукосил кликушески хохотнул. — Здесь! Все тайны миры! И имя Смока в придачу, на закуску! — Размашистая брань сопровождала эти вскрики.

Распаренное на солнце, в поту лицо его пылало розовым пламенем.