Она с ходу ринулась на мелководье и пошла в поиск, только шевелились камыши. Увидела крякву, настигла! Резкий, прыжок, и утка взмыла вверх. Мне оставалось только взять ее на мушку и срезать выстрелом. Добыча упала на чистую воду в глубокое место. Чайка торпедой поплыла за ней и через пару минут положила птицу на берег. Не поднесла, не отдала в руки, а положила там, откуда я мог взять ее без всяких препятствий. Я был без ума от радости и манил собаку к себе:

— Чаенька! Да ты просто золото! Иди сюда, моя красавица, я тебя расцелую!

Укоризненно поглядела на меня своими карими глазами — нашел, мол, время для нежностей! — и опять нырнула в камыши.

Особенно мне понравилась охота с ней на косачей, когда выводки еще не рассеялись и были непугаными. На Ивановом мысу, километрах в полутора от деревни, среди березняков лежали небольшие хлебные поля и веселые лужайки, а в редком сосняке по ближним гривам рос брусничник. Косачей в этих благодатных для них местах в конце лета было очень много.

Мы приходили на Иванов мыс задолго до восхода солнца. Славное было время! Мы бродили по лугам и лесам в чудную пору, когда начинает рассеиваться сумрак и нарождается новый летний день? За лесистым хребтом растет и ширится алая заря.

Кругом безмятежный покой. Где-то за темными кустами в болоте, совсем недалеко, благодушно покрякивают утки, желая друг другу доброго утра, заиграли в свои звонкие трубы журавли, каждый куст стремится щедро брызнуть на тебя прохладной водой, высокая сочная трава, поседевшая от росы, так и норовит обвить твои мокрые сапоги. В густом смородиннике россыпью черных бус тускло поблескивают крупные ягоды, а на мшистых полянках из-под гладких темно-зеленых листьев доверчиво и приветливо поглядывают на мир красные глаза брусники. Воздух влажен, чист, дышится легко и сладко. Нет, об этом не расскажешь словами, это надо увидеть и прочувствовать!

Впереди чуткая, настороженная собака, вся мокрая от росы, за ней ты, крепко сжимающий в руках ружье, готовый к любой неожиданности. И вдруг перед тобой на траве и мхе возникают птичьи наброды в виде петляющих крестиков. Стоп! Тихо, тихо! Где-то рядом таятся тетерева! Чайка нервно вздрогнула, прильнула к земле, крадется, вытянув вперед острую морду, а потом не выдерживает и делает стремительный прыжок. Вслед за испуганным чернышом поднимается весь или почти весь выводок и, немного пролетев, рассаживается на старой раскидистой березе. Собака подбегает к дереву, и, повиляв хвостом-калачиком, стоя или сидя, отчаянно лает. Я, почти неслышно переступая по траве и таясь за кустами, подкрадываюсь к березе со стороны собачьей головы, на которую завороженно смотрят птицы, и сваливаю одного из краснобровых красавцев к ногам Чайки. А она, мягко прихватив добычу зубами, подносит ее мне и в знак поощрения за хорошую работу, чему научил меня Суратов, получает угощение в виде птичьей лапки. Не мешкая, мы начинаем поиск невзлетевших косачей или другого выводка и бродим по ягодникам и перелескам до тех пор, пока не припечет солнце и не высохнет роса.

Шесть косачей! — изумляется жена. — И вся заслуга принадлежит Чайке? Иди сюда, добытчица, я тебе накормлю вкусным супом!..

Собака стала мне другом, без которого я не мыслил своего существования.

Именно в то лето произошел случай, при воспоминании о котором меня и сейчас начинает глодать совесть. К девяти утра к нашей деревне должен был подойти с низовьев катер с баржей, на которой мы, учителя, решили плыть в неблизкий районный центр на августовскую учительскую конференцию. Собравшись в путь заранее, я надумал с утра пробежаться на Холодный ключ и пострелять в ягодниках рябчиков. Что значит для молодых ног пять-шесть километров! Прогулка! Тем более что погода стояла чудеснейшая. Убив четырех рябчиков, которые на первом году жизни бывают, как известно, на удивление любопытны и доверчивы, я сел на валежину покурить. Чайка же, увлеченная охотой, ушла по заваленному буреломом осиннику к вершине ключа.

Мне пора было возвращаться домой, и я резким свистом позвал собаку. Подождал несколько минут, засвистел опять. Чайка не шла. Раньше ничего подобного с ней не случалось. Я принялся снова свистеть, звать ее голосом. Лайки не было. Во мне закипела злость. Времени остается в обрез, вот-вот затарахтит катер, а тут такой выверт! Неужели бросила меня и убежала домой? Спотыкаясь о валежины и чертыхаясь, я прошел метров двести по ключу. Кричал, свистел, но все было напрасно. Кругом стояло полное безмолвие. Ушла, негодница!

— Да пропади ты пропадом! — ругался я. — Леший меня связал с тобой! Только попадись мне в руки!

Выругавшись от всего сердца, я плюнул и решительно зашагал к деревне с мыслью о том, что накажу собаку самым беспощадным образом.

— А где Чайка? — спросила жена, приняв рябчиков.

— Разве она не пришла?

— Нет.

— Вот мерзавка! Значит, где-то блудит, прибежит потом. Всыпь ей по первое число за такую повадку! Бросить хозяина в тайге!

— Неужели бросила? — огорчилась жена. — Куда она могла уйти?

— А я больно знаю? Как в воду канула!

Расстроенный, недовольный собой и собакой, я уехал на конференцию. Слушал выступления заведующего районо, директоров школ, учителей, вел беседы с товарищами, ходил в кино, а на душе не гасло чувство беспокойства и смутной тревоги. Вернулась ли Чайка домой? Что с ней могло приключиться в тех буреломных местах?

Поделился своей бедой с одним из директоров, старым, опытным охотником и большим знатоком охотничьих собак.

— Сам виноват, друг! — как ножом по сердцу резанул он. — Не она тебя бросила, а ты ее! Лайка никогда и ни при каких обстоятельствах не оставит хозяина в тайге.