Мы все его любим. Говорим мы с ним о самых интимных делах, а между тем он сам ни разу не сказал и слова ни о своей жизни, ни о своих чувствах. Мы узнали только, что он вдовец, что жена его давно умерла. Я даже видела в его петербургской квартире ее портрет. Неужели эта женщина, с тонкими губами и надменным выражением на лице английского типа, своей смертью нанесла ему такую тяжелую рану, что и через десять лет после ее смерти он не может быть счастлив?

А что его что-то гнетет, гложет, это я замечала много раз. Отчего же иногда на лице его отражается такая скорбь?

Я ему благодарна, я ему обязана вечной благодарностью! В самые трудные минуты он поддержал меня своей нравственной силой, своим тактом и даже своей лаской. Я ему обязана, что не разбила голову о стену, когда у меня отняли моего ребенка…

Этот несносный поезд ползет как черепаха!

Если я виновата перед Старком, то он мне отплатил. О, как жестоко отплатил!

Все эти четыре года он продолжает иногда бессознательно мучить меня, но то, что я испытала в несколько дней по рождении моего Лулу, это не сравнится ни с чем.

Я умоляла, чтобы ребенка взяли скорей, сразу после его рождения, иначе мне казалась невозможной разлука с ним, а Старк заставил меня кормить моего крошку.

Я могла видеть ребенка только в эти минуты, а как только он засыпал, Старк уносил его.

Пока я кормила, Старк сидел около, не говоря мне за все это время ни единого слова. Похудевший, с темной тенью под огромными горящими глазами, он казался мне и страшным, и чужим. Он был так же красив, но какой-то другой красотой.

Я кормила моего ребенка со страхом. Не убиваю ли я этим молоком?

Я молила, просила, но Латчинов, который все время старался нас обоих успокоить, ничего не мог поделать со Старком.

– Она должна кормить свое дитя. Он должен знать, что мать выкормила его, – упрямо твердил тот.

Наконец с помощью доктора, настращавшего Старка, что ребенок может заболеть, Латчинову удалось избавить меня от этих пыток. Дня через четыре приехала кормилица, и Старк увез ребенка.

Латчинов! Да, только Латчинов мог не потерять головы с нами обоими.

Эту ужасную ночь он просидел у моей постели, и единственный раз я видела на его лице нежность и сострадание. О, как я была жалка, как я была жалка в эту ночь!

Однако как медленно идет поезд!

Но все это прошло, прошло! Я завтра увижу своего маленького сынишку! Мое сокровище! Того, кого я люблю больше всего на свете!

– Дитя такой любви, как наша, должно быть прекрасно, – сказал когда-то Старк.

Нет, мое дитя прекраснее этой любви.

Поразительно, до смешного похожий на отца Лулу красивее его. Моей черты ни единой, только цвет глаз! Не форма, а цвет. Они огромны, как у отца, но зеленовато-синие. Эти глаза в тени длинных, черных, загнутых кверху ресниц – что-то такое прекрасное!

А что за чудное создание, этот ребенок! Какой ум, какая удивительная доброта! Милая, милая крошка!

Как бежит время, ему уже четыре года, это маленький человечек, и я боюсь, что будет дальше. Скоро он задумается, отчего мама, его обожаемая мама – как я благодарна Старку, что он внушил ему эту любовь, – не живет с ним постоянно? Перестанет же он верить в существование больных дедушки и бабушки, которые держат его маму вдали от него.

Для посторонних, для знакомых Старка я – крестная мать Лулу, кажется, даже сестра или подруга его умершей матери. Ребенок называет меня мамой, потому что от него скрывают смерть матери.

Как это глупо! Но я делаю это для Ильи. Меня поразило даже, как он болезненно боится, чтобы кто-нибудь не заподозрил истины. Но о ней никто и не догадывается в Петербурге, а здесь… Здесь это секрет Полишинеля… Старк ничего не умеет скрывать, ему трудно удержаться, чтобы не язвить меня…

Однако экспресс! Бесконечные остановки.

С Катей я встретилась здесь два года назад.

Старк купил в Нельи маленькую виллу, и Латчинов поселился на лето у него.

Когда я приехала, на другой день явилась к Латчи-нову Катя. Она приезжает аккуратно два раза в неделю к нему для исполнения своих секретарских обязанностей.

Со Старком они встречались у Латчинова, и симпатия Кати к Старку превратилась в дружбу.

Когда Катя приехала, мне невозможно было не видеться с ней.

Латчинов просил у меня извинения, что он не позаботился устроить так, чтобы мы не встречались у Старка.

– Можете представить, – говорил он, и я первый раз видела его в таком смущении, – я совершенно упустил из виду, что Екатерина Львовна – сестра вашего супруга.

И Катя узнала все.

Ребенок упал и ушибся. Мы его утешили и совершенно забыли об этом.