Полное собрание стихотворений
вернуться

Мережковский Дмитрий Сергеевич
Шрифт:

VII

Я в дощанике очнулся... Тишь и мрак... Лежу на дне,Хлещет мокрый снег да ливень по израненной спине.Тянет жилы, кости ноют... Тяжко! страх меня объял;Обезумев от страданий, я на Бога возроптал:«Горько мне, Отец небесный, я молиться не могу:Ты забыл меня, покинул, предал лютому врагу!Где найти мне суд и правду? Чем Христа я прогневил,И за что, за что я гибну?..» – так я, грешный, говорил.Вдруг на небе как-то чудно просветлело, и поройСловно ангельское пенье проносилось над землей...Веют крылья серафимов, и кадильницы звенят,Сквозь холодный дождь и вьюгу дышит теплый аромат.И светло в душе, и тихо: темной ночью, под дождем,Как дитя в спокойной люльке, – я в дощанике моем.Ты, Исусе мой сладчайший, муки в счастье превратил,Пристыдил меня любовью, окаянного простил!Хорошо мне, и не знаю – в небесах, или во мне —Словно ангельское пенье раздается в тишине.

VIII

Это край счастливый. Горы там уходят в небеса,Их подножья осенили кедров темные леса.Там, посеянные Богом, разрослись в тиши долинСладкий лук, чеснок и мята, и душистый розмарин.По скалам – орел да кречет, в мраке девственных лесов —Чернобурая лисица, стаи диких кабанов.Там и стерлядь, и осетры ходят густо под водой,Таймень жирная сверкает серебристой чешуей.Всё там есть, но все чужое, – люди, вера... И тоскойНоет сердце, вспоминая об отчизне дорогой.Повстречали мы однажды у Байкальских береговСоболиную станицу наших русских земляков.Плачут миленькие, смотрят, не насмотрятся на нас,Обнимают и жалеют, подхватили мой карбас,И хлопочут, и смеются: каждый жизнь отдать готов;Привезли мне на телеге сорок свежих осетров.Вместе кашу заварили, пели песни за костром;На чужбине Русь святую поминали мы добром.В эту ночь, с улыбкой тихой, очи скорбные смежив,Засыпали мы под шорох золотых, родимых нив.

IX

Ты один, Владыка, знаешь, сколько мук я перенес:Хлеб не сладок был от горя, и вода – горька от слез.На Шаманских водопадах, на Тунгуске я тонул,Замерзал в сугробах, лямку с бурлаками я тянул.Без приюта, без одежды насыщался я поройТо поганою кониной, то сосновою корой.Пять недель мы шли по Нерчи, пять недель – все голый лед.Деток с рухлядью в обозе лошаденка чуть везет.Мы с женою вслед за ними, убиваючись, идем;Скользко, ноги еле держат. Полумертвые бредем.Протопопица, бывало, поскользнется, упадет.На нее мужик усталый из обоза набредет,Тоже валится, и оба на снегу они лежат,И барахтаются в шубах, встать не могут и кричат:«Задавил меня ты, батько!» – «Государыня, прости!»Что тут делать, – смех и горе! Я спешу к ним подойти,И бранит меня с улыбкой, и бредет она опять:«Протопоп ты горемычный, долго ль нам еще страдать?»«Видно, Марковна, до смерти!» Тихо, с ласковым лицом:«Что ж, Петрович, – отвечает, – с Богом дальше побредем!»На санях у нас в обозе, помню, курочка была;Два яйца для наших деток каждый день она несла.Чудо-птица! и за деньги нам такой бы не найти.Жалко, бедную в обозе раздавили на пути.До сих пор об ней я помню: я привык ее ласкать;Мы крупу в котле семейном позволяли ей клевать:Божья тварь! Создатель любит всех животных, как детей;Он не брезгает, Пречистый, и последним из зверей,Он из рук Своих питает все, что дышит и живет,Он и птицу пожалеет, и былинку сбережет.

X

Собрались мы плыть на лодках; кормчий парус подымал;Из тайги в ту пору беглый к нам бродяга забежал.Он, дрожа и задыхаясь, пал на землю предо мнойИ глядел мне прямо в очи с боязливою мольбой:«Я скитался диким зверем тридцать дней в глуши лесов,Сжалься, батюшка, не выдай, скрой от лютых казаков!..»Вижу – лоб с клеймом позорным, обруч сломанных цепей,Но прощенья страшно молит взор испуганных очей.Плачет, ноги мне целует – окровавленный, в пыли:До чего созданье Божье, человека, довели!..Я забыл, что он преступник, я хотел его поднятьИ как брату, кто б он ни был, слово доброе сказать.Но жена меня торопит: «Спрячем бедного скорей!..»И голубка отвернулась, – льются слезы из очей.Скрыл я миленького в лодке да подушек навалил;Протопопицу и деток на постелю положил.Казаки к нам скачут вихрем и с пищалями в руках,Как затравленного зверя, ищут беглого в кустах.И кричат нам: «Где бродяга? – уж не спрятан ли у вас?»«Никого мы не видали, – обыщите наш карбас!»Ищут, роют, но с постели бедной Марковны моейНе согнали: «Спи, родная, не тревожься!» – молвят ей, —«Вдоволь мук ты натерпелась!» Так его и не нашли.Обманул я их, сердечных. Делать нечего – ушли.Пусть же Бог меня накажет: как мне было не солгать?Согрешил я против воли: я не мог его предать.Этот грех мне был так сладок, дорога мне эта ложь;Ты простишь мне, Милосердный, ты, Христос, меня поймешь:Не велел ли ты за брата душу в жертву принести.Все смолкает пред любовью: чтобы гибнущих спасти,Согрешил бы я, как прежде, без стыда солгал бы вновь:Лучше правда пусть исчезнет, но останется любовь!

ХI

Вижу – меркнет Божья вера, тьма полночная растет,Вижу – льется кровь невинных, брат на брата восстает.Что же делать мне? Бороться и неправду обличать,Иль, скрываясь от гонений, покориться и молчать?Жаль мне Марковны и деток, жаль мне светиков моих:Как их бросить без защиты; горько, страшно мне за них!И сидел в немом раздумье я, поникнув головой.Но жена ко мне подходит, тихо молвит: «Что с тобой?Отчего ты так кручинен?» – «Дорогая, жаль мне вас!Чует сердце: я погибну, близок мой последний час.На кого тебя оставлю?..» С нежной ласкою в очах —«Что ты, Бог с тобой, Петрович, – молвит, – там, на небесахЕсть у нас Ходатай вечный, ты же – бренный человек.Он – Заступник вдов и сирот, не покинет нас вовек.Будь же весел и спокоен, нас в молитвах поминай,Еретическую блудню пред народом обличай.Встань, родимый, что тут думать, встань, поди скорей во храм,Проповедуй слово Божье!» Я упал к ее ногам,Говорить не мог, но молча поклонился до земли,И в тот миг у нас обоих слезы чудные текли.Встал я мощный и готовый на последний грозный бой.Где ж они, враги Господни, жажду битвы я святой.За Христа – в огонь и пытку! Братья, надо пострадатьЗа отчизну дорогую, за поруганную мать!

XII

Смерть пришла... Сегодня утром пред народом поведутНа костер меня, расстригу, и с проклятьями сожгут.Но звучит мне чей-то голос, и зовет он в тишине:«Аввакумушка мой бедный, ты устал, приди ко Мне!»Дай мне, Боже, хоть последний уголок в святом раю,Только б видеть милых деток, видеть Марковну мою.Потрудился я для правды, не берег последних сил:Тридцать лет, Никониане, я жестоко вас бранил.Если чем-нибудь обидел, – вы простите дураку:Ведь и мне пришлось не мало натерпеться, старику...Вы простите, не сердитесь, – все мы братья о Христе,И за всех нас, злых и добрых, умирал Он на Кресте.Так возлюбим же друг друга, – вот последний мой завет:Все в любви – закон и вера... Выше заповеди нет.

1887

Уголино [3]

(легенда из Данте)

В последнем круге ада перед намиВо мгле поверхность озера блисталаПод ледяными твердыми слоями.На эти льды безвредно бы упала,Как пyx, громада каменной вершины,Не раздробив их вечного кристалла.И как лягушки, вынырнув из тины,Среди болот виднеются порою, —Так в озере той сумрачной долиныБесчисленные грешники толпою,Согнувшиеся, голые сиделиПод ледяной, прозрачною корою.От холода их губы посинели,И слезы на ланитах замерзали,И не было кровинки в бледном теле.Их мутный взор поник в такой печали,Что мысль моя от страха цепенеет,Когда я вспомню, как они дрожали, —И солнца луч с тех пор меня не греет.И вот земная ось уж недалеко:Скользит нога, в лицо мне стужей веет...Тогда увидел я во мгле глубокоДвух грешников: безумьем пораженный,Один схватил другого и жестокоВпился зубами в череп раздробленный,И грыз его, и вытекал струямиИз черной раны мозг окровавленный.И я спросил дрожащими устами,Кого он пожирает; подымаяСвой обагренный лик и волосамиНесчастной жертвы губы вытирая,Он отвечал: «Я призрак Уголино,А эта тень – Руджьер; земля роднаяЗлодея прокляла... Он был причинойВсех мук моих: он заточил в оковыМеня с детьми, гонимого судьбиной.Тюремный свод давил, как гроб свинцовый;Сквозь щель его не раз на тверди яснойЯ видел, как рождался месяц новый —Когда тот сон приснился мне ужасный:Собаки волка старого травили;Руджьер их плетью гнал, и зверь несчастныйС толпой волчат своих по серой пылиВлачил кровавый след, и он свалился,И гончие клыки в него вонзили.Услышав плач детей, я пробудился:Во сне, полны предчувственной тоскою,Они молили хлеба, и теснилсяМне в грудь невольный ужас пред бедою.Ужель в тебе нет искры сожаленья?О, если ты не плачешь надо мною,Над чем же плачешь ты!.. Среди томленьяТот час, когда нам пищу приносили,Давно прошел; ни звука, ни движенья...В немых стенах – все тихо, как в могиле.Вдруг тяжкий молот грянул за дверями...Я понял все: то вход тюрьмы забили.И пристально безумными очамиВзглянул я на детей, передо мноюОни рыдали тихими слезами.Но я молчал, поникнув головою;Мой Анзельмуччио мне с лаской милойШептал: «О, как ты смотришь, что с тобою?..»Но я молчал, и мне так тяжко было,Что я не мог ни плакать, ни молиться,Так первый день прошел, и наступилоВторое утро: кроткая денницаБлеснула вновь, и в трепетном мерцаньеУзнав их бледные, худые лица,Я руки грыз, чтоб заглушить страданье.Но дети кинулись ко мне, рыдая,И я затих. Мы провели в молчаньеЕще два дня... Земля, земля немая,О, для чего ты нас не поглотила!..К ногам моим упал, ослабевая,Мой бедный Гаддо, простонав уныло:«Отец, о, где ты, сжалься надо мною!..»И смерть его мученья прекратила.Как сын за сыном падал чередою,Я видел сам своими же очами,И вот один, один под вечной мглоюНад мертвыми, холодными телами —Я звал детей; потом в изнеможеньеЯ ощупью, бессильными руками,Когда н глазах уже померкло зренье,Искал их трупов, ужасом томимый,Но голод, голод победил мученье!..»И он умолк, и вновь, неутомимый,Схватил зубами череп в дикой злостиИ грыз его, палач неумолимый:Так алчный пес грызет и гложет кости.

3

Уголино делла Герардеска, граф Донаротико, вождь гвельфов (сторонников римских пап и защитников интересов народа) Пизы. В 1288 г. пизанские гвельфы потерпели поражение от гибеллинов (сторонников императоров и аристократии) во главе с архиепископом Пизы Руджери дельи Убальдини. Уголино убил его племянника и был заключен в башне, ключи от которой бросили в Арно. Эту историю Уголино рассказывает Данте в «Божественной комедии» («Ад», песнь тридцать третья).

1885

Орваси

Царь Пурурава ищет свою возлюбленную в заколдованном лесу, где она превращена в лиану чарами одного отшельника.

Невидимый хор

Над душистыми цветамиПчелы весело жужжат;Южный ветер с облакамиГонит теплыми волнамиПервый вешний аромат;Ветер полон жгучей ласки,И растенья в шумной пляскеВсеми листьями дрожат.