Она была нынче особенно привлекательна. Щеки ее розовели на солнце, волосы золотились, а в большущих глазах будто отражалась вода фиорда – чистая и тихая.

На ней было легкое, чуть не до пят платье, башмаки – из тонкой оленьей кожи, чулки зеленые, шерстяные. Гудрид была красива своей молодостью – невинной, первозданной, как само небо.

– Я знаю, – сказал Фроди, – кого ты надеешься увидеть. Но меня больше интересует иное: что ты думаешь обо мне?

– О тебе? – испуганно вопросила Гудрид.

– Да, обо мне. О знаменитом Фроди! – И он нагло выпятил грудь.

– Каждый чем-нибудь да знаменит, – сказала Гудрид.

– Не каждый, – возразил Фроди.

Он осведомился у Гудрид: не жарко ли ей на солнцепеке и не лучше ли постоять в тени деревьв. Она ответила, что предпочитает это, более открытое место, ибо на то и лето, чтобы немного погреться на солнце, а тени и зимой предостаточно. Даже слишком много…

– Как тебе будет угодно, – вежливо сказал ей Фроди. Ей показалось, что это другой, совсем другой Фроди, а не тот, о ком идет дурная слава.

И она на миг поддалась этому ощущению.

– Фроди, – сказала она, – я действительно жду Кари. Мне казалось, что это он стоял вот здесь, на том месте, где стоишь ты. Но, как видно, я ошиблась.

– Ошибка явная, – сказал Фроди, – поскольку я налицо, а Кари бог весть где.

– Он где-то здесь. В этом я уверена.

– Возможно. Однако есть на свете петухи ранние, а есть поздние. Вторые всегда остаются в проигрыше. Так вот, скажу я тебе, Гудрид, я из петухов ранних. Из тех, кто не спит, а кукарекает всю ночь напролет.

Гудрид стало смешно. И она дала волю своему смеху. Посмеялся с нею вместе и Фроди. А потом сказал:

– Кроме шуток, Гудрид, я хочу посвататься к тебе.

И скосил на девушку изучающий взгляд.

– Что? – спросила Гудрид. – Мне послышалось…

– Нет, Гудрид, не послышалось. Я хочу посвататься к тебе.

– Ты? – с трудом выговорила Гудрид.

– А что удивительного? Разве ты безобразна? Или мало уважаем твой отец? Постой… – Фроди поднял руку кверху, словно указывал на макушку ближайшей сосны, – Постой! Или, может, я недостоин тебя?

Гудрид молчала.

– Я спрашиваю: может, недостоин тебя?

– Я этого не говорю…

– Так что же ты говоришь?

– Ничего.

– Уф! – громко вздохнул Фроди. – Ты было огорошила меня. Я полагаю, что нет в мире девушки, которая не пошла бы за меня замуж…

– Во всем мире?

– Во всяком случае, от Финланда до Агдира, от Гаутланда до Эстланда. Этого тебе мало?

В голосе Фроди послышались новые нотки – угрожающие или просто раздраженные. Ладонь его левой руки сама собою легла на рукоять меча. Бесцветные глаза вдруг зажглись огнем – холодным, отталкивающим. Недаром же Фроди был берсерком…

Девушку пронял холод – до самого сердца. Она вдруг ощутила страшную опасность. Да, этот берсерк опасен не только в битве. Она попятилась к лодке и попыталась вскочить в нее…

– Куда?! – заревел Фроди. Он кинулся на Гудрид, подобно лесному хищнику, и сгреб ее хрупкое тело в охапку.

Она попыталась высвободиться из страшных объятий, но разве ей это было под силу?

Он поставил ее на ноги. Сказал:

– Я боюсь, что ты утонешь в этом фиорде.

Она молчала.

– Я спрашиваю, Гудрид: могу посвататься к тебе?

– Нет, – сказала Гудрид тихо.

– Почему?

– У меня есть жених.

– Этот Кари?

– Да.

Фроди сказал:

– Не только жених, но и конунги порой исчезают неведомо куда. Я уже не говорю об иных незадачливых берсерках. Я, к счастью, к ним не причисляю себя.

Он попытался улыбнуться во всю ширь своего круглого лица.

– Фроди, – сказала девушка, стараясь не глядеть на берсерка, – я – чужая. Ты это знаешь…

– Откуда мне знать?

Девушка набралась духу и выпалила:

– Я выйду замуж только за Кари.

– Подумай, Гудрид…

– Подумала.

– Тебе известно имя моего отца?

– Да.

– Ты знаешь, где я живу?

– Да, знаю.

– И то, как мы богаты?

– Да, знаю.

– Что конунг нашего края часто гостит у нас?

– Тоже знаю.

Он повертел головой, точно отгонял назойливую комариную стаю:

– Значит, ты все знаешь обо мне?

– Возможно, Фроди… Но об этом поговорим потом. А сейчас мне надо плыть домой.

Фроди нахмурился. Его рыжие брови глухо надвинулись на глаза. Он отшвырнул ударом носка большой булыжник. И камень полетел, точно мяч, свалянный из бычьей шерсти. Это был недобрый знак.