Сумерки накатились на них, затем наступила темнота, и вот наконец Эгвейн увидела луну, мерцающую в водах Эринина. Как раз вовремя. Это было почти то самое место, где она, верхом на Дайшаре, смотрела с Гаретом на корабли, скользящие по реке к Тар Валону. Натянув поводья, она вслушалась.

Тишина. Затем приглушенное ругательство. Приглушенное ворчание и хриплое тяжелое дыхание людей, которые волокут по снегу что-то тяжелое и пытаются не производить шума. Она повернула Белу, направив ее сквозь деревья в сторону звуков. Вокруг задвигались тени, и она услышала тихий шелест стали, скользящей из ножен.

Затем кто-то едва слышно пробормотал:

— Я знаю этого пони. Это одной из сестер. Той самой, которая, говорят, раньше была Амерлин. По мне, так совсем не похожа. Она не старше той, которая, говорят, у них Амерлин сейчас.

— Бела не пони, — сухо сказала Эгвейн. — Проводите меня к Боде Коутон.

Дюжина человек выдвинулась из ночных теней под деревьями, окружив ее и Белу. По-видимому, они принимали ее за Суан, но ей этого и надо было. Для них Айз Седай была просто Айз Седай. Они провели ее к тому месту, где на лошади, не намного более высокой, чем Бела, завернувшись в темный плащ, сидела Боде. Ее платье также было темным. Белое было бы слишком ясно видно этой ночью.

Боде тоже узнала Белу и протянула руку, собираясь дружелюбно почесать кобыле ухо, когда Эгвейн подъехала к ней.

— Ты остаешься на берегу, — тихо сказала Эгвейн. — Вернешься обратно со мной, когда все будет кончено.

При звуке ее голоса Боде отдернула руку, словно ужаленная.

— Почему? — спросила она, но не очень требовательно. Хотя бы этому она в конце концов научилась. — Я сама могу сделать это. Лиане Седай все мне объяснила, я справлюсь.

— Я не сомневаюсь, что ты справишься. Но не настолько хорошо, как я. Пока еще нет. — Это прозвучало слишком похоже на критику, которой та не заслужила. — Я — Престол Амерлин, Боде. Некоторые решения могу принимать только я. И о некоторых вещах я не могу просить послушницу, если могу сделать их лучше. — Может быть, это прозвучало и не намного мягче, но Эгвейн не могла рассказывать ей о Ларин и Николь или о той цене, что Белая Башня требует от всех своих дочерей. Первое Амерлин не могла объяснять послушнице, а второе послушница была еще не готова понять.

Даже в ночной тьме по тому, как Боде опустила плечи, было ясно, что она не поняла, но она уже усвоила, что не стоит спорить с Айз Седай. Так же как она поняла, что Эгвейн действительно Айз Седай. Все остальное она тоже узнает со временем. У Башни будет достаточно времени, чтобы научить ее.

Спешившись, Эгвейн передала поводья Белы одному из солдат и, приподняв юбку, начала пробираться сквозь снег по направлению к звукам перетаскивания чего-то тяжелого. Это была большая лодка, которую волокли по снегу, как сани. Тяжелые, громоздкие сани, которые приходилось то и дело поворачивать, объезжая деревья; хотя ругательств сильно поуменьшилось, когда люди, тащившие лодку, поняли, что она идет за ними следом. Люди обычно следили за своими языками в присутствии Айз Седай, и даже если они не видели ее лица из-за темноты и ее капюшона, кто еще мог быть здесь, у реки? Если бы они даже узнали, что она была не той женщиной, которая изначально должна была сопровождать их, кто стал бы задавать вопросы Айз Седай?

Они спустили лодку в реку осторожно, без плеска, и шестеро человек вскарабкались на борт, вставили весла в обитые веревками уключины. Люди были босиком, чтобы избежать стука сапог по доскам корпуса. Лодки поменьше тоже плавали в этих водах, но этой ночью им надо было бороться с течением. Один из стоящих на берегу солдат помог Эгвейн взобраться в лодку, и она уселась на носу, плотно закутавшись в плащ. Лодка отплыла от берега совершенно беззвучно, не считая тихого журчания воды под веслами.

Эгвейн взглянула вперед, на юг, в направлении Тар Валона. Белые стены сверкали в свете далекой, ущербной луны, и освещенные окна отбрасывали на город тихое сияние, словно весь остров обнимал саидар.Белая Башня видна была даже в темноте — белая масса, блистающая в лунном свете. Что-то пронеслось через лунный диск, и ее дыхание пресеклось. На мгновение Эгвейн подумала, что это был Драгкар — недоброе предвестье, особенно этой ночью. Всего лишь летучая мышь, решила она. Весна, должно быть, уже близко, вот летучие мыши и повылезали наружу. Поплотнее запахивая плащ, она вглядывалась в город, придвигавшийся все ближе. Ближе.

Когда высокие стены Северной Гавани замаячили перед лодкой, гребцы стали табанить веслами, чтобы не удариться носом о стену у входа в гавань. Эгвейн чуть не протянула руку, чтобы оттолкнуться от белого камня, прежде чем лодка коснется стены. Глухой стук от удара, несомненно, был бы услышан солдатами-караульными. Весла, однако, издали лишь тихий журчащий звук, табаня, и лодка остановилась так, что Эгвейн могла прикоснуться к перегораживающей вход в гавань массивной железной цепи, хорошо смазанные тяжелые звенья которой слабо поблескивали под луной.