Мэт не знал, ругаться ему или плакать. Солдаты ушли, а скоро и он отряхнет прах Эбу Дара со своих ног, и вроде бы не было никакой причины для того, чтобы эти проклятые кости катались в его голове, но ему всегда так казалось, пока не становилось слишком поздно. Его могли отделять от того, что надвигалось на него, несколько дней или какой-нибудь час, но он никогда не мог предсказать этого заблаговременно. Единственное, в чем он мог быть уверен: важное — или зловещее — скоро произойдет, и оно неизбежно. Временами — как, например, той ночью у ворот — он так и не догадывался, почему слышал грохот костей, даже после того как тот прекращался. Мэт знал одно: хоть кости и заставляли его вертеться ужом на сковородке, но когда они начинали кататься, он уже не хотел, чтобы они остановились. Но кости останавливались. Рано или поздно они всегда останавливались.

— Ты здоров, Мэт? — спросил Олвер. — Эти Шончан нас не поймают. — Он пытался говорить с твердой уверенностью, но некий оттенок вопросительной интонации все же прозвучал в его голосе.

Тут Мэт осознал, что уже некоторое время смотрит в пустоту. Эгинин хмурила брови, машинально теребя парик, она явно сердилась, что он не обращал на нее внимания. Глаза Домона смотрели изучающе; и Мэт готов был съесть свою шапку, если тот не решал, не обидеться ли ему на поведение Эгинин. Даже Тера поглядывала на него украдкой из-за полога палатки, а она всегда старалась держаться подальше от глаз Эгинин. Он не мог им ничего объяснить. Только человек, у которого каша вместо мозгов, поверит, что он получает предостережения в виде игральных костей, которых никто не видит. Разве что поверит кто-нибудь отмеченный Силой. Или Темным. Мэту не особенно хотелось, чтобы его заподозрили в чем-либо подобном. Нет, этот секрет он не хотел никому открывать. В любом случае ни к чему хорошему это бы не привело.

— Нет, Олвер, им нипочем не поймать таких, как ты и я, — он взъерошил парнишке волосы, и тот широко ухмыльнулся; теперь мальчик не сомневался, что все обойдется. — По крайней мере пока мы держим глаза открытыми и головы остаются у нас на плечах. Помни, всегда можно найти выход из любого затруднения, если глаза и ум остры, но если нет, то начнешь спотыкаться о собственные ноги. — Олвер с важностью кивнул, но Мэт обращал свою реплику скорее к остальным. Или, может быть, к самому себе. О Свет, вряд ли кто-нибудь из них мог бы стать сейчас еще более настороженным, за исключением Олвера, который считал все это грандиозным приключением, они все чуть ли не из кожи вон лезли с тех пор, как покинули город. — Иди, Олвер, помоги Тере, как велел тебе Джуилин.

Порыв холодного ветра проник под куртку Мэта, заставив его поежиться.

— И надень куртку, холодно! — добавил он вслед мальчику, уже нырнувшему в палатку. Шуршание и скрип, донесшиеся изнутри, сказали ему, что Олвер принялся за работу, в куртке или без нее, но Тера продолжала сгорбившись сидеть у входа, поглядывая на Мэта. Похоже, о парне заботился лишь Мэт Коутон, а всем остальным он хоть был, хоть нет.

Когда Олвер исчез в палатке, Эгинин снова подступила к Мэту, уперев кулаки в бока, и он застонал про себя.

— Пришло время определиться, Коутон, — жестко произнесла она. — Прямо сейчас. Я не допущу, чтобы наше путешествие пошло прахом из-за того, что ты отдаешь распоряжения, идущие вразрез с моими приказаниями.

— Здесь нечего определяться, — ответил он. — Я не нанимался служить тебе, насколько я помню. — Ее лицо умудрилось каким-то образом стать еще жестче; видимо, это означало, что Эгинин считает иначе. Эта женщина была цепкой, как каймановая черепаха, но должен же быть какой-то способ разжать ее челюсти! Видит Свет, он совсем не хотел оставаться наедине с костями, катающимися в его черепе, но это все же лучше, чем слушать их грохот, одновременно споря с Эгинин. — Я хочу повидать Туон, пока мы не тронулись в путь. — Слова сами сорвались с языка, прежде чем он успел как следует подумать. И Мэт догадался, что они уже какое-то время были у него в голове, смутные и постепенно обретающие форму.

Кровь отлила от щек Эгинин при имени Туон, и Мэт услышал тихий вскрик Теры и хлопок задергиваемого полога палатки. Будучи собственностью Сюрот, бывший панарх переняла многие из обычаев Шончан, а также многие из их табу. Эгинин, однако, была сделана из более твердого материала.

— Зачем? — требовательно спросила она и продолжала, не переводя дыхания, взволнованная и разъяренная одновременно: — Ты не должен так называть ее. Ты должен относиться к ней с почтением.

По крайней мере следует быть твердым в отношении некоторых вещей.

Мэт усмехнулся, но Эгинин, казалось, не понимала, что здесь смешного. С почтением? Какое уж там почтение, если человеку заткнули кляпом рот и завернули его в настенную драпировку. Называй ее Туон, или Верховной Леди, или как-нибудь еще, это уже вряд ли можно изменить. Разумеется, Эгинин скорее предпочла бы говорить об освобождении дамани,чем о Туон. Если бы она могла сделать вид, что похищения вообще не было, она бы так и поступила, — да она и пыталась, по чести говоря. О Свет, да ведь она пыталась игнорировать его в тот самый момент, когда оно происходило! В ее глазах любое другое преступление, какое она могла бы совершить, было сущим пустяком по сравнению с этим.

— Я хочу поговорить с ней, — сказал Мэт.

А почему бы и нет? Он должен это сделать рано или поздно. Люди уже бегали рысцой взад-вперед по узкой улочке — полуодетые мужчины в незаправленных рубашках и женщины с волосами, еще завернутыми в ночные платки; некоторые вели в поводу лошадей, другие просто бегали кругами без всякого толка. Жилистый паренек чуть постарше Олвера пробежал мимо, делая колесо каждый раз, когда мог выискать в толпе хоть немножко свободного места, отрабатывая номер или, возможно, просто развлекаясь. Раздражительный соня так до сих пор и не появился из своего темно-зеленого фургона. «Грандиозное Странствующее Представление Валана Люка» не отправится в путь еще по крайней мере несколько часов. Времени было полно.