— Сельдь идет косяком, — сказал Голубничий. — Сотни тысяч рыб. Впереди идут вожаки, начальники всех сельдей, даже величиной своей они во много раз превосходят обычную рыбу. Куда повернут вожаки, туда поворачивает весь косяк. Если пустить прямо в воду электрический ток, вожаки бегут на источник тока. Теперь представь себе. Мы отправляем в море судно, снабженное мощной электрической машиной. Наши подводники и летчики разведают в море, где путешествует рыба. Не ухмыляйся, зеленая лошадь! Что, мы не можем снабдить рыбаков своими самолетами и подводными лодками? Рыба разведана. Судно становится в голову косяку, ток идет в воду, вожаки идут на источник тока. Как на веревочке, мы заводим сельдь в ближайшую губу, а там уж дело ваше. Там поспеваете вы со своими запорными неводами. Можешь не сомневаться, рано или поздно так оно и будет. Довольно нам зависеть от игры стихий. Хозяйничать на море так хозяйничать.

Все ждали, что ответит старик. А он вдруг обвел глазами собравшихся, засмеялся, вскинул на плечо свой мешок и сказал:

— А пёс вас знает, — может, и в самом деле приведете рыбу. Народ теперь такой…

Все заговорили, зашумели разом, но Голубничий, одной рукой названивая по телефону, другой уже выпроваживал собравшихся из кабинета.

— Ты по какому делу ко мне? — спросил он гостя, когда все разошлись.

Старик объяснил, что у них в становище неожиданно ушел с работы портовый надзиратель и, стало быть, им нужен новый.

— Подберем, — сказал Голубничий. Он набросал на листке из блокнота несколько слов, объяснил старику, куда следует обратиться, и, когда тот уже уходил, сказал:

— Всегда заходи прямо ко мне, всегда рад тебя повидать.

Начальник отдела, к которому старик обратился со своей просьбой, по началу только развел руками. Людей, как всегда, была нехватка. Однако старику повезло: как раз накануне из тралового флота списался один штурман, просил по состоянию здоровья дать ему работу на берегу. Битый час старик беседовал с этим штурманом, потом бродил по городу и, когда стемнело, пошел в гостиницу обедать. После обеда внук пил лимонад, а старик — пиво и время от времени всё ещё усмехался.

— Меня, чего доброго, посадят на самолет селедку высматривать.

— А что ж? — соглашался внук. — И посадят.

Перед тем как улечься спать — спозаранку, как укладываются в становищах, — старик ещё раз проверил, все ли он сделал в городе дела, и нашел, что всё в порядке. Новый портнадзиратель, правда, ему не слишком нравился. Портовый надзиратель — должность очень серьезная. Он следит за погодой и смотрит за тем, чтобы боты и механизмы были в исправности. Рыбацкая жизнь во многом зависит от его глаза. А этот, хоть у него и было штурманское свидетельство и порядочный морской стаж, старику определенно не понравился. Слишком уж он лебезил перед ним и чересчур торопливо соглашался с тем, что «рибочку надо уметь брать». Нехорошо было и то, как он няньчился со своим здоровьем, по которому будто бы и списался на берег. «Я боюсь, товарищ Кононов, боюсь, — приговаривал он, кашлял и указывал на грудь, — легкие у меня слабые». Когда человек слишком заботится о своей собственной персоне, будет ли он думать о других? А должность портнадзирателя требует большой заботы о людях.

Старик попытался вспомнить, как зовут этого штурмана, и не мог.

— Как его фамилия-то? — спросил он у внука.

— Кого?

— Да этого… щуплого… Который у нас будет работать.

Внук уже засыпал.

— Который у нас будет работать? — переспросил он сонно. — Егешко.

Лиза простилась со мной равнодушно. Выходя из вагона, она кивнула мне головой и сразу же затерялась в толпе пассажиров.

Так же коротко простились со мной капитаны. Голубничий только крикнул на прощанье:

— Так запомните: «РТ 89», капитан Сизов.

Пожалуй, если бы я не спрашивал дорогу у встречных, я всё равно нашел бы промысловый порт по запаху свежей рыбы, которой тут пахло всё — дощатые мостки, рабочие в брезентовых робах, даже стены домов и складов. Выпотрошенную рыбу везли на вагонетках, тащили в корзинах, и — батюшки! — что это была за рыба! Груда серых хвостатых, распластанных в лепешку чудовищ — каждое длиной метра в три — лежала прямо на мостках; как ни спешил я в управление флота, однако не мог не спросить у пробегавшего мимо матроса: что это такое?

— Акулы, — был ответ.

А дальше, в проулках между домами и складами, лесом вставали мачты и корабельные трубы. Запах рыбы, оглушительный крик чаек, носившихся вокруг, гудки и грохот разгрузочных кранов, — это и был порт.

Всё вышло так, как сказал маленький капитан. В управлении флота меня без разговоров записали в команду 89-го и не позже завтрашнего утра велели явиться на судно. Теперь я сколько угодно мог называть себя моряком. Матросская карточка лежала у меня в кармане.

Это было примерно около часа дня. А в три часа дня, когда я, осмотрев добрую часть города, искал какую-нибудь столовую, чтобы пообедать, мне повстречался матрос.

До сих пор я со стыдом вспоминаю всё то, что произошло после этой встречи. Ведь такой чудесный был день! Я шел по незнакомому мне городу, видел залив и корабли, видел снежные горы, обступавшие город, разглядывал дома, улицы, прохожих, и всё было чудесно. Солнце, низкое, полярное солнце, грело и светило вовсю. Капало с крыш на солнечной стороне улиц. Несколько раз мне казалось, что впереди себя в толпе я вижу Лизу, я ускорял шаг, нагонял и убеждался в том, что это незнакомая мне девушка. Нет, я не грустил тогда. Я просто думал и думал о том, как мы всё-таки встретимся с ней, и уж, конечно, это будет не такая обычная встреча на улице. Смешно говорить — я додумался даже до кораблекрушения! Пассажирское судно, на котором едет она в становище, садится на скалу, а мы, матросы случившегося неподалеку тральщика, молодцы в брезентовых робах, снимаем пассажиров на шлюпки. Когда впервые в жизни идешь по незнакомому городу, да ещё в такой солнечный день, простительны самые глупые мечты. А город вокруг меня был новый, день солнечный, и море лежало совсем близко. Вот-вот поднимешься повыше в гору — и увидишь.