Он старался уверить себя, что охладеет к этой подлой, коварной Лизке, которая вдруг перевернула всю его жизнь. В течение всех этих дней, где бы ни был, чувствовал на себе ее взгляд, слышал ее голос и словно дышал одним с ней воздухом.

Он тоже был отчаянный. Недаром их, Комышанов, зовут черкесами. Если бы не знал об отношениях Лизы с Андреем, давно бы отважился на что-нибудь дерзкое. Завез бы ее на край света. Выкрал же Андрей когда-то Настю. Но чистое чувство удерживало его от безумных поступков, хотя в минуты душевной ярости готов был на все, лишь бы Лиза оставалась с ним. Эти вспышки бурной страсти чередовались с тяжелым унынием, чувством беспомощности и отчаяния, которое наполняло сейчас его жизнь. И хотя это была любовь к недостойной женщине, она приподнимала его, делала сильней, уверенней в себе, словно превращала из юноши в мужчину.

Но признаться брату, что он обо всем знает и все равно продолжает мечтать о Лизе… Нет, этого он не сделает. От одной только мысли об этом ему становилось стыдно, гадко на душе.

Он ничего не сказал брату, только не сводил с него глаз и тяжело дышал, сдерживая удары растревоженного сердца.

Дверь открылась. В хату вошла мать, следом за ней скрипнула дверью Настя. Мать любовно посмотрела на своего последыша, одарила ласковым взглядом. Настя, заметив, что братья ссорятся, решила не вмешиваться и ушла в другую комнату.

Юрась чуть ли не со слезами на глазах бросился к двери и выскочил во двор.

В этот раз Келеберда зашел к Ковалю с таким видом, что Дмитрий Иванович сразу догадался: ничего утешительного.

— Версия с рыбинспекторами подтверждается, — бодро начал майор. — Экспертиза установила, что Петра Чайкуна убили из ружья, которое принадлежит Андрею Комышану…

— Так, — кивнул Коваль. — Понятно… — И замолчал, ожидая продолжения.

Однако Келеберда не спешил. Помолчав, он сказал:

— Теперь Комышана и Козака-Сирого будем допрашивать подробно. От работы на время следствия их отстранили и служебное оружие изъяли.

Коваль снова кивнул. Майор понял: Дмитрию Ивановичу ясно, что он оттягивает время неприятного сообщения. Это его привело в замешательство, и он подумал, что присутствие Коваля в Лиманском — не только счастливая случайность и помощь, но еще и ненужный свидетель его, Келеберды, просчетов и ошибок.

— Что еще установила экспертиза?

Майор все еще чувствовал себя неловко. В голове пронеслись совсем посторонние мысли: ему никогда не подняться по служебной лестнице до положения Коваля — хотя бы потому, что не обладает такой проницательностью. На его счету, конечно, тоже не одно раскрытое преступление, но какими усилиями это достигалось! А у Коваля все выходит как-то само собой просто. Майор вспомнил когда-то услышанное, совсем далекое от его забот: великие писатели пишут хорошие книги тоже нелегко, но читатель этого не замечает. Талант творца в том и заключается, чтобы скрыть пролитый пот и чтобы людям казалось, что все написано легко, просто, естественно, как дыхание… Размышления эти заняли всего мгновение. Келеберда ответил:

— Повторная экспертиза установила, что на ружье Комышана есть отпечатки пальцев не только подозреваемых. Оружие, очевидно, побывало в руках многих. Есть следы и меньшие по размеру, возможно — женские. И еще, — он тяжело вздохнул, — ружье кто-то вытирал, стараясь уничтожить следы. Экспертам пришлось нелегко. Слава богу, преступник вытирал ружье наспех и не все уничтожил. У нас есть лейтенант Головань — ас дактилоскопии: на воде и то следы обнаружит!

— Гм! — В глазах Коваля вспыхнули острые огоньки. — Когда изъяли ружье?

— Два дня тому назад… Как только выяснили, кто выезжал на воду в ночь на восемнадцатое.

— А сегодня двадцать четвертое. Таким образом, в течение четырех дней после убийства оружие было у подозреваемых. Удивляюсь, как оно вообще уцелело.

Келеберда молчал.

— Где находилось ружье все это время?

— Два дня на рыбинспекторском посту. Его забрал у Юрася Комышана Козак-Сирый. Потом Андрей Комышан с разрешения начальника инспекции отнес ружье домой.

— Выходит, два дня стояло в помещении поста?

— Да, в углу.

— Следует установить всех, кто имел доступ в это помещение, в том числе и случайных посетителей.

— Мы это уже делаем, Дмитрий Иванович…

— Теперь относительно выстрелов… Известно точно, сколько раз стреляли той ночью. Нашли людей, которые слышали эти выстрелы. Хотя это, Леонид Семенович, лишь тоненькая ниточка, но для розыска и следствия она важна. Если четвертый и пятый выстрелы были позднее, когда Козак-Сирый с Юрасем уже пребывали на берегу, то самое пристальное внимание нужно обратить на эти поздние выстрелы. И искать еще кого-то кроме троих: братьев Комышан и Козака-Сирого…

— Не согласен с вами, Дмитрий Иванович, — возразил Келеберда. — Мало ли кто стреляет по ночам в плавнях и на лимане. Отправным пунктом должны быть не выстрелы — они нас собьют с толку, — а ружье и следы на нем.

— Вы говорите, их уничтожали и не все сохранились.

— Но и тех, что остались, хватит для подтверждения наивероятнейшей версии — убийца кто-то из этих троих.

— Смотрите, чтобы не заблудиться в трех соснах, — засмеялся Коваль, стараясь свое замечание, которое, забывшись на миг, он произнес безапелляционным тоном начальника, перевести в шутку и не затронуть самолюбие майора.