Создание мифа и одновременно изучение его рано начинают занимать Грейвза и проходят через всю его жизнь. Он излагает свою теорию мифа в книге "Белая богиня" (1948) и пересказывает античные мифы, складывая их в своеобразный роман ("Золотое руно", 1944). Его глубоко занимает и христианская мифология. Он по-своему реконструирует Евангелие и пишет роман из жизни Христа ("Царь Иисус", 1946), в котором серьезное изучение источников прихотливо соединяется с малообоснованными домыслами и просто вымыслом.

Сам писатель из всего своего творчества наибольшее значение придавал стихам. Он писал их с юных лет, но настоящим поэтом стал только после того, как побывал солдатом. Вместе с Уилфредом Оуэном, Ричардом Олдингтоном, Эдмундом Бланденом и лично ему близким Зигфридом Сассуном он был одним из создателей так называемой "окопной поэзии", возмутившейся против преступности организованного уничтожения человека человеком.

Как пояснил сам автор, проза его предназначена для тех, кто бессилен понимать стихи, а поэзия - только для поэтов. Никому больше она не нужна. Эти слова не следует понимать буквально: Грейвз написал много стихотворений, вполне доступных подготовленному читателю. Однако психологическая напряженность и болезненная противоречивость описываемых им чувств, утонченный интеллектуализм, обилие скрытых и явных цитат, чаще всего иронических, бесспорно, представляют некоторые трудности.

Продолжая писать стихи практически до конца жизни, Грейвз был беспощаден к своим творениям и лучшим другом называл мусорную корзину. Он ратовал за освобождение поэзии от прагматического здравого смысла и формальной логики, за выбор слов с долгой эмоциональной историей. Больше всего притягивают Грейвза душевные страдания, неминуемые следствия врожденной противоречивости человека. [См.: Fraser G. S. The Modern Writer and His World. London, 1953. P. 227.] Свои стихи, написанные вразрез с господствующими взглядами и вкусами с единственной целью выразить внутренний мир поэта со всей мыслимой прямотой и искренностью, Грейвз сравнивает с "обрывками образов" (Broken Images). Он противопоставляет себя и модернистам - именно так он обозначает Элиота, Джойса, Паунда, - по его мнению, заумным и искусственным, и традиционалистам, идущим проторенными дорогами и чуждым вдохновения.

Модернистское искусство раздражает Грейвза своей вычурностью, а классические образцы прошлого кажутся ему старомодными, профессионально несовершенными. От эпигонского юношеского романтизма он шел к строго контролируемому искусству, враждебному романтической спонтанности. После второй мировой войны в его поэзии отчетливо обозначилась связь с отечественной поэтической традицией, против которой он восставал в ранние годы. В стихах его зрелых лет проявляется стремление к классической ясности, разумности, простоте, которое, однако, противоречиво соединяется с тяготением к философской насыщенности, осложненности, самоаналитической откровенности поэтов-метафизиков XVII века.

Своеобразное сочетание эмоциональности, внутренней суровости, заведомой фантастичности образов и классического изящества придает поэзии Грейвза глубину и значительность, которые позволяют ему выразить свою тревожную противоречивую эпоху на поэтическом языке, отличающемся от языка модернистов. [Kirkham M. The Poetry of Robert Graves. New York, 1969. P. 272.]

Поэзия Грейвза стала "поэзией для немногих". Широкую популярность завоевала, напротив, его проза. На первом месте оказались исторические романы. Среди них "Сержант Лэм из девятого" и "Действуйте, сержант!" - из эпохи американской Войны за независимость, "Князь Велизарий" - из истории Византии, "Жена г-на Мильтона" - из английской жизни середины XVII века, "Божественный Клавдий", продолжение, особенно полюбившегося публике романа "Я, Клавдий" (1934), который в первый же год он удостоился шести изданий, перевода на семнадцать языков и двух премий. Действие книги происходит в Римской империи конца I в. до н. э. и первой половины I в. н. э. Обращение к историческому роману сближает Грейвза с рядом выдающихся писателей его времени. Вспомним хотя бы романы Томаса Манна "Иосиф и его братья" и Лиона Фейхтвангера "Безобразная герцогиня", "Еврей Зюсс", "Иудейская война", "Лже-Нерон", пьесу Бернарда Шоу "Святая Иоанна". Еще шире интерес к исторической проблематике стал в 50-60-е годы, после потрясений второй мировой войны. Вслед за Бертольтом Брехтом, Жаном Жироду, Жаном Ануйем, Роберт Болт, Джон Осборн, Джон Арден создали пьесы, имевшие сенсационный успех.

Исторические романы и драмы, как правило, ставили одну из двух целей: изучить и воспроизвести прошлое либо для того, чтобы оно могло прояснить и пролить свет на настоящее, либо чтобы оно раскрыло его несовершенство. Поэтизированное описание минувших времен подчеркивало прозаическую обыденность нынешнего века, а критика прежних нравов служила осуждению нравов более поздних.

Замысел Грейвза был, по-видимому, сложнее.

В тяжелый период мирового экономического кризиса и победы фашизма в Германии прошлое было нужно Грейвзу для подкрепления его пессимистической оценки не только настоящего, но и всей истории человечества и его предназначения. Он стремился показать, что уже на рубеже христианской эры, почти две тысячи лет назад, при неизмеримой разнице между двумя эпохами, основные законы развития были те же; что тогда, как и теперь, люди действовали под влиянием грубых интересов и страстей, а немногие способные проникнуться мыслью о благе ближних сходили в безвременную могилу под натиском победоносного эгоизма.

Прошлое становилось подтверждением печальных размышлений о настоящем и материалом для пессимистической оценки будущего. Грейвз как бы обнаруживает архетипические, вечно действующие факторы истории и своих многочисленных персонажей рисует как архетипы политических деятелей всех времен.

Романы Грейвза дают живое представление не только о предмете изображения, но и об авторе. Художественная деятельность Грейвза продолжалась почти три четверти века. Его первые стихи, написанные до первой мировой войны в традиционно романтической манере, как бы подводят итог культуры минувшего столетия; его последние произведения отражают эволюцию сознания интеллектуальной Англии в нынешнем веке.

Человек высокой требовательности к себе, верный своему нравственному и писательскому долгу, Роберт Грейвз в течение долгих десятилетий литературной работы не боялся быть самим собой. Понять его - значит понять существенные особенности духовной жизни наших современников.

Н. Дьяконова

…Повествование, которое подверглись самым различным искажениям не только теми, кто жил в те времена, но также и в последующие годы - это только верно, что все выдающиеся труды предаются сомнению и забвению - причем одни выдают за факты самые сомнительные слухи, другие - объявляют ложью то, что действительно имело место; последующими поколениями в обоих случаях допускались преувеличения.