– Я думаю, – говорил Грейндж, – что был бы рад, если бы ты решил строить. Вот почему я так долго бродил по улицам. Старался вообразить тебя без станции, на которую надо каждый день ходить, которая помогает тебе чувствовать себя частью города и его будущего. И у меня ничего не получилось.

Из горла Сирены вырвались рыдания – или смех. Ей было все равно. Она потянула Грейнджа за руку, и он неловко плюхнулся на диван рядом с ней. Тогда она прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди.

Он был одет не в свою любимую старую футболку, а в рубашку, которую она купила ему в Рыбачей гавани.

– Торжественное открытие. Думала, никогда до этого не доживу.

– Двойное торжественное открытие, – напомнила Сирена. – Вы с мужем столько времени крутились как белки в колесе. Боже, как я буду счастлива, когда это все кончится.

– Я тоже. А вот насчет мужа не знаю. Не припомню, когда еще у него было столько энергии.

– Я заметила. – Сирена подошла к новому окну, которое занимало почти всю обращенную к улице стену «Даров Герти», увидела яркие флажки, трепетавшие на ветру над новой станцией дяди Гэллама, и представила себе его лицо, с которого в последнее время не сходило ликующее выражение.

Герти подошла к предмету своей особой гордости – огромному застекленному шкафу, занимавшему полстены, и принялась протирать и без того сиявшее стекло.

– Каждый раз, как вспомню, какое выражение было у этого агента по доставке, когда он понял, что ему одному придется ставить шкаф на место, не могу удержаться от смеха, – сказала Сирена.

Герти кивнула. Она только что сделала прическу.

– Он не очень-то обрадовался. Интересно, почему? В конце концов, он хорошо заработал.

– Наверное, когда он увидел, сколько мужчин трудится у дяди Гэллама, то подумал, что неплохо было бы позвать хоть одного на помощь. – Сирена встала в героическую позу. – Ну что ж, мы победили. – Она подошла к стеклу. На обтянутых бархатом полках лежали старинные ручной работы пуговицы, стояли серебряные кружки и ирландские графины, фарфоровый поднос, сделанный в 1770 году, сосуд для поссета, старше его на целое столетие, французское пресс-папье с ручной росписью, средневековые нож, ложка и вилка, табакерка Георга IV, несколько золотых карманных часов с эмалью.

Все это и не только это Герти разложила на радость посетителям. Эти вещи не продавались, но теперь они находились в месте, где люди могли наслаждаться ими. А Герти могла бы бесконечно повторять слегка приукрашенные истории о том, как они попали в семью Айсомов.

Сирена почти не вспоминала о тех вещах, которых не хватало.

И никогда не вспоминала о них ночью, когда они с Грейнджем лежали рядом в постели в их новом доме, делились впечатлениями, любили друг друга.

Герти показала на мейсенских лошадей.

– Это замечательно, что они стоят здесь в день открытия, но я рада, что ты согласилась забрать их домой. Грейндж как раз доделывает каминную полку. Самое подходящее место.

– Наконец доделал. Ему так трудно было выкроить время – продажа дома, переезд, новая работа.

– Работать ему только полезно, – убежденно заявила тетя Герти. – Работа удерживает мужчин от шалостей. Хотя, наверное, у его еще остаются силы на небольшие шалости.

Сирена усмехнулась.

– Я даже не знаю. Дело в том, что я в последнее время его почти не вижу из-за пьесы. Вы не представляете себе, как я счастлива, что начинаются летние каникулы.

Открылась дверь, и вошел Грейндж. На нем было его последнее приобретение – яркая футболка, ворот которой еще не успел растянуться. Она устремилась в его объятия.

Свадьба летом – это замечательно.

Она собиралась потереться щекой о его грудь, но под футболкой у него оказалось что-то твердое и колючее. Сирена отстранилась и нахмурилась. Судя по выражению лица Грейнджа, ее ожидал какой-то сюрприз.

– Смотри, что я тебе купил, – сказал он, продолжая держать ее за запястье. – Я подумал, что в день открытия и к приезду матери ты захочешь принарядиться. – Он выудил из-под футболки ожерелье из пластмассовых шариков пронзительнокрасного цвета с рожицами клоунов. Ожерелье было длиной фута четыре и заканчивалось чем-то напоминающим связку пластмассовых соломинок.

Сирена взяла подарок и показала эту чудовищную вещь Герти. Потом она быстрым движением набросила ожерелье на шею Грейнджу и отступила, любуясь.

Через неделю они поженятся. И у них начнется медовый месяц. Они будут одни и все время будут отдавать только друг другу.

– Ну вот, – объявила она, следя за тем, чтобы Грейндж не снимал ожерелье. – Теперь ты выглядишь так, как, по моему представлению, должен выглядеть настоящий банкир.

Грейндж поглядел вниз, на свою грудь, и притянул ее к себе, не боясь, что она раздавит свое, вернее, их ожерелье.