— Меня это не волнует. — Я положил руку на рану. — Заживет. Это тебе не разбитое сердце. Энни, помнишь, о чем мы раньше говорили? Что ты не должна ползать в его дерьме. Хватит! Оставим его в прошлом, а сами пойдем дальше.

Не сказал — отчеканил. Так резко я с ней никогда не говорил. Конечно, я хотел поддержать ее, но при этом и направить на путь истинный. Она шагнула ко мне, ее лицо вновь изменилось, на этот раз смягчилось.

— Услышав, через что мне пришлось пройти, ты поймешь, что выбора у нас нет.

— Ты все еще меня любишь? — шепотом спросила Энни.

Я заглянул ей в глаза и шумно сглотнул слюну. Не думал, что нужен ответ, но она изучающе смотрела на меня, прямо-таки как на подопытного кролика.

— Конечно.

— Я собираюсь тебе кое-что рассказать. Не для чужих ушей. Строго между нами. Это большой секрет.

— Больше того, что доверил тебе я? Насчет знаков препинания, которые я добавил во все книги Фолкнера в библиотеке средней школы?

Смех.

— Энни, где Эрин?

— У нее все хорошо. Она у нас и в безопасности.

— «У нас»? Где она?

— Ты ее любишь?

— Нет, Энни. Господи, нет. Просто скажи, где она.

— Она в полной безопасности. Будь уверен. Скоро появится здесь. Пожалуйста, доверься мне.

Она увлекла меня в квартиру, которая сильно отличалась от залитого солнцем парка и белочек, в компании которых я представлял себе наше воссоединение. Энни усадила меня на диван, а потом огорошила:

— Во Франции чувствуешь себя гораздо более одинокой, чем уверяют тебя путеводители.

Она была в черных слаксах и синей блузе, безупречно подходящих друг другу. Так что выглядела, как генеральный секретарь Лиги юных. Заперла дверь, посмотрела в окно, убедилась, что ничего подозрительного нет ни на автостоянке, ни около дома, задернула штору. Она прошла на кухню, загремела посудой, потом полилась вода. Говорила она, не прерывая своего занятия.

— Там я провела первые два года после того инцидента. В деревенском доме на севере страны. Недалеко от Люксембурга.

— Так почему ты не позвонила мне, Энни? Я же думал, что ты умерла! Ты лежала в коме?

Она вздохнула:

— Пожалуйста, Нат. Я репетировала эту речь тысячу раз, дважды переписывала. Позволь мне выговориться до конца. Все так запутано, даже для меня, даже сейчас.

Я кивнул.

Энни вновь вздохнула.

— Я сидела в кресле-качалке у окна, которое выходило на маленький яблоневый сад. Чтобы удержаться от звонка тебе, начинала считать яблоки. Когда сбивалась со счета или не помнила, сосчитала ли какое-то конкретное яблоко, начинала вновь. — Голос звучал бесстрастно, потом в него добавилась грусть. — Изоляция, страх, одиночество, это хуже тюрьмы. Хуже смерти. Ты более не личность. В твоем существовании нет никакого смысла.

Энни вошла в комнату с кастрюлей из нержавеющей стали.

— Нынче я терпеть не могу календари. И знаешь почему? Потому что нужно ждать месяц, чтобы перевернуть страницу. И у тебя такое ощущение, что месяц этот никогда не закончится. На кухне того дома, где я жила, висел кондитерский календарь с десертами, от одного вида которых рот наполнялся слюной. Один, скажем, назывался «Шоколадный ров». Августовский лист украшало ванильное мороженое с вишневым сиропом, цветом напоминающим кровь. Этот календарь просто сводил меня с ума. Я не могла свыкнуться с мыслью, что могу переворачивать лист только раз в месяц.

Она села на дубовый кофейный столик, что стоял перед диваном.

— Я имитировала свою смерть и спряталась от всех.

Энни окунула полотенце в горячую кипяченую воду, налитую в кастрюлю. Я задрал футболку и стиснул Зубы, когда она прижала полотенце к ране.

— Прыгнув с яхты, я думала, что действительно умру. Дна нет, вода ледяная и такая черная. Я подплыла под яхту. Там меня ждали маска и баллончик со сжатым воздухом.

— Баллончик?

— Воздуха хватало ровно на десять минут. Мне велели засасывать воздух из соска, а потом плыть. Засасывать. Потом плыть. Я слышала твой голос. Старалась укрыться от тебя. Если бы ты меня нашел, бросила бы маску и баллончик и сказала бы, что упала за борт. Но ты не нашел. Вот я и отплыла на двадцать ярдов к рыболовецкому бую. Как и намечалось. Мы запрограммировали автопилот так, чтобы яхта проплыла рядом с буем. На глубине десяти футов к якорному тросу буя закрепили настоящий баллон со сжатым воздухом и ласты.

Перед моим мысленным взором возникла эта сцена. Ее друзья стоят на борту яхты, кричат. Я мечусь в воде, ныряю, выныриваю, снова ныряю. Как же я упустил ее?

— Это безумие, Энни. Я же мог тебя увидеть. Да и вообще, как ты на такое решилась?

Она глубоко вдохнула. Я испытывал ее терпение.

— Мне помогли. Я месяц занималась с инструктором по подводному плаванию и специалистом по медитации. Принимала бета-блокаторы. [47] И мне помог полицейский.