Стихи
Читать

Стихи

Стихи и поэзия

:

поэзия

.
Аннотация

Тейт, Аллен (Tate, Allen). Поэт, теоретик литературы, вместе с Р. П. Уорреном и Дж. К. Рэнсомом разрабатывал в США доктрины «новой критики». Род. в 1899 г. в округе Кларк, Кентукки. В 1932 г. окончил Университет Вандербилта, один из основателей группы «Беглецы». В 1939-1942 гг. - преподаватель в Принстоне, в 1951-1968 гг. - профессор английской литературы в университете Миннесоты. Член Американской академии и Национального института искусств и литературы. Опубликовано 18 книг стихов, критических работ, художественной прозы. Сборник «Мистер Поп» (“Mr. Pope”) вышел в 1928 г., «Три поэмы» (“Three Poems”) - в 1930 г., «Средиземноморье» (“The Mediterranean”) - в 1936 г., в 1960 г. издан однотомник стихов А. Тейта. В 1956 г. ему была присуждена премия Боллингена.

Пловцы

(Место действия - округ Монтгомери, Кентукки, июль 1911 года)

Кентуккских вод прохлада ключевая!С четверкой сорванцов к речной волнеСпешит малыш, от зноя изнывая,Здесь лозы льнут к деревьям в тишине,И у щеки лист лопуха ворситсяЛадошкой Навсикаи. Вновь во мнеСкупой слезинкой детство золотится,И, высохшие, ожили ручьиЛюбви и страха. Вновь былое длится,И дрозд, качнувший ветку в забытьи,Насторожил под деревом тюльпаннымПружину мокасиновой змеи…Тропа над плесом поросла бурьяном,С небес течет расплавленный свинец,И мы шагаем в полусне дурманном -Билл, Чарли, «ниггер» Лейн (его отецБыл врач), тиликавший на флейте ГарриИ Аллен - я - прославленный пловец.Сумах поник листвой, как на пожаре,Заждавшись подаянья облаков,И мы бредем в полуденном угареК воде, чей и в ночи не молкнет зов.Лейн закричал: «Передохнем немного!»И тут - глухою дробью - стук подков…Одиннадцать гнались по краю логаЗа тем, кто изнемог и был темнейЩербатых плит у старого порога.И как спешат подобием тенейЛунатики по скрошенным карнизам,Когда инстинкт всех навыков верней, Мы очутились у реки, и низомБрели, от страха проглотив язык,По узкой тропке над потоком сизым -Нам слух глазами стал. И вновь возникОтряд, но с ним не появился сноваТот, кто бежал. И я ослеп на миг, Увидев это воинство христово -Позором изнуренные тела…Потом тропа вдоль берега крутого Пошла ровней и к бухте привела.Мы на песок присели сиротливо,Вода рябой прохладою влекла. Но, словно водоросли в час прилива,Зашевелились волосы, и весьПоджался я, услышав, как с обрыва Слова скатились - горестная весть,Как будто горсточка земли упалаВ могилу: «Этот мертвый ниггер здесь».Шериф, на явор опершись устало,Травинку отломил не торопясьИ, ковырнув в зубах, отметил вяло: «Мы опоздали», - нехотя склонясьНад мертвецом остывшим, чью сорочкуКровь запятнала и сухая грязь. Слепень куснул удавленного в мочку.Шериф легонько голову носкомПодвинул, поместив ее на кочку. Друзья бежали под уклон гуськом,И я был рад их бегству. Вечерело.Подъехал всадник. Спешившись, рывком За ноги потянул большое тело.Набросив петлю на ступни, шерифК луке веревку привязал умело, Труп изогнулся, будто был он жив,Напрягся - словно леска со стремнинойСражалась, уступая… уступив… Шериф бранился, но тому причинойБыл не мертвец, а пыль, ее потокНад кавалькадой, мчавшей по пустынной Дороге в городок. Я здесь не могОстаться дотемна! По теплой пыли,Босой, я припустил, не чуя ног, Как жаба, прыгал через рвы, в бессильеХватая воздух ртом, а сам глядел,Как всадники к суду свой груз тащили - Труп, над которым, точно саван, рделЗакат, а пыль, клубясь, преображалаВ толпу три смутных тела. Я летел, И с каждым вздохом в грудь вонзались жала.Потом один стоял, а головаБезликая на площади лежала… Столь личная, когда была жива, -Отныне всем она принадлежала.Но плакала над нею лишь трава.

Осень

О стекла осень бьется,И мне открылось вдруг,Что я на дне колодца,И юность канула во мрак,И на губах паук.Был воздух чуждым, словноПесок в мясном ряду,Он в горле саднил, как наждак.А я кого безмолвноВ пустынном зале жду? Над головою сизоКруглится потолок,Ни лепки, ни карниза.И без ковра был пол не пол,И взгляд ничем не могНасытиться. Лишь двери -Я их пересчиталИ ждал, чтоб кто-нибудь вошел:Пусть тень по крайней мереСкользнет в пустынный зал! Уйду!
– себе сказал я, -Здесь осень, мрак и прах,Ни смерть, ни жизнь. Из залаУйду я в город, там огни.А страх - всеобщий страх.Опасливой улитойЯ зал переползал,Боясь упасть, и мчались дни,Я к двери полз закрытойЧерез пустынный зал. Но дверь была обманом:Ни ручки, ни замка,Был этот дом капканом,И все же видел я, что домПо мне. Я брел века,А был я неизменноВ начале всех начал.Вдруг дверь открылась, и в проемСедой старик степенноВошел в пустынный зал. Как ночью от испугаНе убыстряют шаг,Вводя в обман друг друга,А лишь украдкой поглядятСквозь беспросветный мрак -Так мой отец явился,Ни слова не сказал,А только бросил робкий взгляд,Поправил плед и скрылся,Покинув мертвый зал. А следом вереницейРасплывчатая ратьСтарух и старцев, а потомСестер и братьев лица,И я увидел матьВ простом домашнем платье,Глаз голубых овал,Не задержавшихся на том,Кто к ней, раскрыв объятья,Шел через мертвый зал.

Последние дни Алисы

Большая, но не тучная АлисаНа свой закатный возраст оперлась.Кот склабится сквозь дремлющие листья,От гнева беспричинного трясясь. Изменчив вечный свет над страшной рамой,Там сгорбилась навек трава в стекле,Застигнутая дребезжащей драмойВ неколебимой зазеркальной мгле. Наморщив носик, умница АлисаВесь день решает с каменным лицом,Как подсластить последствия капризаКаким-нибудь магическим словцом. Окутанная вечностью двойницаЧихнуть боится: только рот скриви -И Все-Алиса мигом раздробитсяПод натиском предательской любви - Любви к себе (земной и в зазеркалье),Чей холод домогается тепла,А губы - губ своих же (не она лиИх рассекла, уйдя во мглу стекла?). Дитя душевного кровосмешенья,Безвольная, как берег меловой,Она - головоломка и решенье,Костер, с душой бесплотно-огневой: Как в космосе, здесь ночь без дней, вернее -День без ночей, и мир развоплощенТак сладостно, и стынет перед неюЛенивый прах людей, сгущенных в сон!… Мы тоже не вернемся в мир разбитый -Толпа теней, бесформенный поток,Расплывчатая взвесь и монолиты,Неисчислимой вечности итог - Слепая пыль, которой все простилось!Но лучше бы - о нашей плоти бог!
– Твой гнев навеки, лишь бы эта милость -Живая боль среди земных дорог.

Средиземноморье

Там, где на лодке плыли мы тесниной -Вся ширина в бросок пращи была, -Был голый берег старины пустынной,Заждавшейся усталого весла. Там свет недвижным был над белокрылымСнованьем чаек возле темных скал,Где бриз, чей пыл сравним с любовным пылом,Как верный раб, скорлупку нашу гнал. Там водоросли, расступясь, открылиШуршащий берег, и среди камнейМы, втайне наслаждаясь, ели, пилиТо, что когда-то ел и пил Эней. Там берег зеленел в глухом укрытьиУтесов, он манил, и парусаХотелось опустить, на берег выйтиПод сладостные эти небеса. Там бражничали мы, воображая,Что мы пираты - океанский сбродУ древних скал. Чья ворожба чужаяСвершалась нами среди этих вод? Там вечность я вкусил. Ее участьеВо всем сквозило. И открылось вдруг:Мы гневом утоляем жажду власти,А жажду древних утолял бурдюк. Лечь там, где дремлют пращуры живые,Как будто снова в месяц ширинойПространство, как во времена былые(Пусть плачет Атлантида под волной!). Какой предел за голубым раздольемВ столетьях обескровит наш порыв?Мы шар на полушария расколем,За Геркулесовы столбы уплыв На запад, в даль, где варварским рассоломК маису нас прибьет, к большим бобамИ к нежным лозам, что на склоне голомСопрели… Тут-то и родиться нам.
в официальном магазине Литрес

Без серии

Стихи