— Помню, — торопливо отозвался Отмар, как будто хотел избавить старца от мучительных усилий, которых стоил каждый звук, срывающийся с бескровных уст. — Они пришли сюда, чтобы сжечь тебя.

— Жалкие черви… — прохрипел чародей. — Лишь тогда я показал, на кого они замахнулись…

— И снова проявил милосердие, — опять перехватил нить разговора обеспокоенный ученик. — Ты мог бы обрушить на них каменный град, огненные смерчи, — В глазах Отмара вспыхнул и погас яростный огонек. — Мог разверзнуть небесные хляби и утопить дерзких в грязи, из которой они вышли и в которой упокоятся.

Молодой гандер от возбуждения уже не находил себе места. Вскочив с края постели, куда он опустился, чтобы напоить больного, Отмар забегал по комнате, бешено жестикулируя:

— Я помню, как эти грязные скоты метались и давили друг друга, как они выли и бились головами о стволы и камни. Ведь ты наслал на них ужас.

— Глупость надо наказывать, — обронил колдун, снисходительно улыбаясь восторженной горячности молодого человека.

— Знаешь, сегодня один из здешних олухов забрался в нашу глухомань. Жаль, ты не видел, как он дал деру. — Отмар расхохотался, показав крепкие острые зубы.

— Что ж, — теперь ему будет о чем посудачить в трактире с такими же болванами. Хотел бы я это слышать, — Старик подмигнул ученику. Обглоданное болезнью лицо оживила лукавая улыбка. — Думаю, наплетет с три короба. Послушать их, так в Черном лесу за каждым деревом оборотень, а возле башни демоны играют черепами.

Теперь уже оба собеседника смеялись до слез. Но болезнь быстро напомнила о себе. Оживление сползло с лиц, сменясь мрачной глубокой задумчивостью.

— Я ведь не об этом хотел поговорить, — произнес глухой надтреснутый голос. — Большую часть жизни я посвятил изучению человеческой природы. Убил в себе алчность, страх, похоть и вообразил, что вырвался из стада, что достоин даже пасти его.

Старик приподнялся на локтях. Его бил кашель. Лицо посинело от удушья. Наконец приступ миновал, и больной бессильно откинулся на подушки. Отмар снова захлопотал возле него: обтер впалую грудь губкой, смоченной ароматическим уксусом, поднес отвар. Уставя в тревожные глаза ученика неподвижный горящий взгляд, мудрец прошептал:

— Гордыня, одна гордыня… Я возмечтал, что мне будет дозволено вывести новую породу людей, безупречных, без единого черного пятнышка. Людей, не оскверненных Злом.

С неожиданной силой костлявая рука вцепилась в рубаху Отмара и притянула молодого гандера ближе, словно старик боялся, что его не расслышат:

— Ты знаешь, я приблизился к разгадке. Но болезнь свалила меня. Еще шаг — и я прикоснулся бы к истине. Я торжествовал.

Больной резко сел на постели и решительно пресек все попытки уложить его обратно.

— Даже эта хворь, признаки которой мне доселе не приходилось наблюдать, не образумила меня. Я сказал себе: что не успел отходящий в вечность, довершит молодой. У меня есть Отмар. Он — моя гордость, мое детище, не по крови, так по духу. Он чист. Ум его пытлив и жаден.

— Благодарю тебя, учитель, — прошептал тот, о ком говорил старец, и прильнул губами к восковой руке.

— Постой! — Голос прозвучал хриплым карканьем. — Тебе впору не благодарить, а проклинать меня. Я просто никчемный старый дурак. — Колдун горестно покачал головой. — Слепец, возомнивший себя поводырем. Я завел тебя в дебри, мой бедный мальчик, — проговорил он, погладив покорно склоненную светловолосую голову молодого человека, который опустился на колени перед его ложем. — Я принес твою молодость в жертву своей гордыне.

— Ты бредишь, учитель.

— Если бы… Я часто говорил тебе, что сон, беспамятство и смерть несут свободу душе. Так вот, пока ты бодрствовал возле моего тела, этой жалкой груды гниющей плоти, я странствовал, скитался. Я побывал далеко, очень далеко… — Больной широко раскрытыми глазами озирал пространство, проникая взглядом за покрывало вечной тайны, что отделяет жизнь от смерти. — Я мчался через черное пространство к пылающему шару. Мчался, мечтая слиться с ним, стать крохотной частицей неугасимого тепла. — Голос старика, забиравшийся все выше и выше, вдруг упал. — Я не удостоился слияния. Меня отослали, чтобы уничтожить Ложное Знание, пока какой-нибудь безумец не заковылял по проторенному мной пути. — Без всякого перехода чародей обрывисто приказал: — Достань из ларя нефритовую шкатулку! Ту, на которой вырезана змея, глотающая свой хвост.

— Учитель, ты не можешь совершить обряд. Это убьет тебя, — горячо убеждал Отмар, обратив к больному ошеломленное лицо и удерживая руки старика.

— Делай, что сказано! — Голос колдуна прогремел громовым раскатом.

Ученик покорно извлек из сундука шкатулку и поставил ее на стол. Затем вытащил из-под топчана короткую деревянную лестницу, приставил ее к стене и, взобравшись по скрипучим перекладинам, откинул крышку люка на потолке.

— Помоги мне подняться! — велел старик тем же непререкаемым тоном.