«Ничего не получится, я же вам сказала. Если бы вы были здесь и я пустила бы вас к нему в палату, чего я бы никогда не сделала, майор все равно не смог бы говорить с вами: он не поймет, что вы ему скажете».

После этого Шон дозванивался врачу майора по нескольким разным номерам. По каждому ему отвечали, что доктор либо только что ушел, либо еще не приходил. На Хониуэлл-роуд Шон остановил такси у дома № 20 и остаток пути прошел пешком. Дома были благородной викторианской постройки, но превратились в трущобы; их строили в пятидесятые годы прошлого века для мелких бизнесменов и удачливых торговцев – с обширными подвалами, с эркерами на первом этаже. Рамы не красили, наверное, с 1939 года, некоторые стекла были выбиты и залатаны фанерой. Пустые грязные молочные бутылки стояли у парадных и на ступеньках, ведущих к ним. Большинство детей, игравших на улице, были цветные и все без исключения – крикливые. Взрослые посматривали на него искоса, будто считали полицейским в штатском или сборщиком задолженностей для торговцев в кредит.

Шон поднялся по ступенькам дома № 118 и принялся искать фамилию Ахо рядом с одним из дюжины звонков: «Мисс Граммен», «Мисс Фокс», «Мистер Полянски», «Мистер Халил Джиннах и мистер Джэм Мехта», «Мисс Порсон», «Мисс Треблинка». На остальных табличках либо ничего не было написано, либо они так выцвели, что ничего нельзя было прочесть. Похоже, многие звонки не работали. Он позвонил «Джиннаху и Мехте». Маленькая девочка поднялась по ступенькам, посмотрела на него, убежала. Он снова позвонил, потом нажал на кнопку звонка «Полянски». Мимо прошел негр, кондуктор автобуса.

– Ахо? Нет, сэр, я не знаю никакого Ахо.

Шон позвонил во все квартиры. Прошло минуты две, и он услышал шаги, стук каблуков по деревянной лестнице.

Дверь открылась – на него с удивлением смотрела заспанная цветная женщина в черном кимоно. Она зевнула, улыбнулась.

– Хочешь, чтоб я тебя помассировала? – Ее кимоно распахнулось, обнажая грудь. – Пять фунтов.

– Я ищу некоего Ахо, – объяснил Шон.

Женщина расслабилась, снова стала усталой и полусонной, показала на ступеньки, ведущие вниз.

– Вон там. Заходи в другой раз.

Он спустился по ступенькам вниз, протиснулся мимо мусорного бака, нажал на кнопку звонка. Дверь ему никто не открыл, но за занавешенным окном он слышал голоса, женский плач. Он еще раз позвонил, потом стал стучать изо всех сил. По камню мягко зашуршали шлепанцы – дверь распахнулась. На пороге стоял юноша с иссиня-черными, набриолиненными, блестящими волосами и смотрел на него тусклым враждебным взглядом.

– Мистер Ахо здесь проживает? – спросил Шон.

– Кто это? – раздался старческий голос. – Неужели вернулся мой добрый друг, мистер Альберт? – Вторая пара шлепанцев прошуршала по деревянному полу, затем по каменным плитам коридора. Юноша бросил несколько слов через плечо.

В узком проеме показался старик, за его спиной в темноте виднелись другие лица. Юноша скользнул вдоль стены на два-три шага назад, не сводя глаз с Шона. От него, казалось, исходил запах ненависти.

– Мистер Ахо – это я, – сказал старик, улыбаясь одними губами; руки его были так сплетены вместе, словно они без костей. – Чем могу быть вам полезен? – Его глаза изучали Шона, внимательно приглядывались к нему, сразу же извинялись за это, пытались улыбнуться.

– Вы знали некоего мистера Олафа Редвина? – спросил Шон.

На глаза старика как тень наползла: они потеряли блеск, сделались невидящими. Рот расползся, словно старик растерялся, не поняв вопроса. Руки зажестикулировали, выражая беспомощное желание помочь и бесконечное сожаление по поводу своей беспомощности.

– Он снимал телевизионный фильм, – объяснил Шон.

– Телевизионный фильм? – Борода медленно закачалась вправо и влево: я-де не в курсе.

– Некто мистер Брайс прислал его к вам.

Фамилия произвела впечатление разорвавшейся в коридоре бомбы. Лица глубже ушли в тень, сами стали тенями. Голова старика перестала трястись, улыбка исчезла.

– Вы знаете мистера Брайса?

– Да, – ответил Шон после некоторого колебания.

Это не укрылось от старика.

– Тогда он наверняка знает об этом фильме, об этом мистере…

– Олафе Редвине. Вы должны были ему кое-что рассказать для этого фильма… – Шон знал, что все испортил, что только зря тратит время. А как надо было к этому подойти? Скорее всего, просто невозможно. – Он собирался заплатить вам сто фунтов.

Морщинистое, помятое, дубленое лицо его собеседника исказилось – появились новые морщины, морщины внезапной боли.

– Ради бога, извините. Наверно, вам нужен другой мистер Ахо.

– Сто фунтов! – сказал по-английски голос из полумрака. У кого-то резко перехватило дыхание – раздалось шипение, похожее на змеиное. Шону показалось, что старик хочет оглянуться. Его голова повернулась как на шарнирах. Глаза наполнились ненавистью и болью. Улыбка стала шире, лицо исказилось, пальцы рук сцепились и так далеко отогнулись, что негромко хрустнули, как тоненькие прутики.