Шрифт:
— Да.
— Откуда ты его знаешь?
В коротких словах рассказала Елизавета Петровна Сиротинину все случившееся в последние дни, побег Селезневой, поездку ее в Москву и знакомство там с Николаем Герасимовичем.
— Потому-то я так долго и не была у тебя… Я ничего не знала, не читала в хлопотах и газет… По приезде я получила письмо от твоей мамы, а ее рассказ поразил меня, как громом… Я прямо от нее бросилась к Сергею Павловичу.
Она передала Дмитрию Павловичу сущность беседы с адвокатом, совет его поручить дело Савину, согласие последнего и приезд его в Петербург.
— Дорогие мои, из этого ничего не выйдет… Такое подозрение и бессмысленно и возмутительно, — сказал Сиротинин.
— А для нас всех, а также, говоришь ты, и для судебного следователя, которому я сегодня высказала все свои соображения…
— Ты?
— Да, я… Для нас всех, повторяю я, это даже не подозрение, а полная уверенность…
— Это невозможно… Он такой душевный человек…
— Весьма возможно, что он орудие в руках других, и это даже вернее всего… Ясно одно, что деньги взял он…
— Нет.
— Значит взял их ты! — вспылила Дубянская.
— Лиза!
— Ты не брал, значит взял он… Да что говорить об этом, ведь поверишь же ты, когда он сам в этом сознается?
— Он… сам… сознается… Голубчик, ты… расстроена…
— Пусть… Считай меня хоть помешанной, а я говорю тебе, что он сам сознается… Его доведут до этого… Его заставят…
— Если он сознается, то, конечно, я поверю… Но не иначе…
— Иначе и не может быть…
— Страшное затеяли вы дело…
— Чего же тут страшного?.. Отыскивать правду?.. Страшное было бы дело, если бы ты был обвинен и сослан…
— Это так и будет…
— Посмотрим… Для моих отношений к тебе это все равно… Никакой приговор суда меня не убедит в твоей виновности… И в Сибири я буду любить тебя точно так же, как люблю теперь…
— Это для меня выше всех оправданий…
— Напрасно… Я хлопочу не для себя и даже не для тебя… Я хлопочу из-за торжества правды… Правда для человека должна быть выше всего…
— Даже выше любви?
— Не выше, так как в любви должна быть прежде всего правда…
— О, ты моя дорогая энтузиастка! Я рад, что ты утешаешься этой иллюзией и поддерживаешь мою мать… Она стала куда бодрее… Благодарю тебя…
Назначенный срок свидания миновал, и они расстались.
В тот же день вечером, как мы знаем, Николай Герасимович принес Елизавете Петровне утешительные вести.
Через несколько дней на вечере у полковницы Усовой состоялось знакомство Савина с Сигизмундом Владиславовичем Стоцким.
XII
В ЛЕТНЕМ САДУ
В конце сентября часто выдаются в Петербурге великолепные дни. Кажется, что природа накануне своего увядания собирается с силами и блестит всею роскошью своих дивных красок. Даже сады Петербурга — эти карикатуры зеленых уголков — красуются яркою зеленью своих дерев, омытой осенним дождичком, и как бы подбодренной веющей в воздухе прохладой. Таким осенним прощальным убором красовался Летний сад.
Был воскресный день, третий час пополудни.
Графиня Надежда Корнильевна Вельская шагом прогулки шла по средней аллее сада.
Доктор прописал ей моцион, и она ежедневно, по возвращении в город в половине сентября, ездила в Летний сад и два или три раза проходила его.
Эти прогулки составляли даже развлечение в ее скучной, однообразной жизни, среди обстановки того иногда настоящего, а зачастую кажущегося, злата, через которое, по выражению русской песни, льются еще более горькие слезы.
Вдруг с одной из скамеек поднялась и пошла навстречу графине скромно одетая дама, в которой Надежда Корнильевна узнала тетку Ольги Ивановны Хлебниковой — Евдокию Петровну Костину — за ней следовал ее муж Семен Иванович.
После таинственного исчезновения Ольги Ивановны и не менее загадочного письма ее к графине, последняя так и не могла добиться, куда скрылась беглянка и какие причины руководили ее внезапным исчезновением.
По сообщению графа, Ольга Ивановна уехала из Петербурга в Москву, вероятно, к родителям, так как вскоре после ее бегства ее отец отказался от места управляющего в Отрадном и переехал на жительство в первопристольную столицу.
Занятая своим горем молодая женщина — и в этом едва ли можно винить ее — забыла о своей подруге, тем более, что, как помнит, вероятно, читатель, объяснила ее исчезновение возникшим в сердце молодой девушки чувством к графу, что отчасти подтверждал и смысл оставленного письма.
Вид родственников подруги, однако, снова вызвал воспоминание о ней, сомнение в верности истолкования ее поступка и желание узнать истину.
Графиня и Евдокия Петровна обменялись радостными приветствиями.
— Восхитительный день, и нельзя в этот день не погулять… — застенчиво, и как бы извиняясь, сказал Костин, почтительно снимая шляпу. — Вот мы с женой и пришли в Летний сад, хотя Таврический от нас ближе… Но там уже теперь сделалось сыро…