Шрифт:
— Ну, а средства для твоего существования?
— Средства? — повторил Киров и после довольно продолжительной паузы добавил: — Это ты…
— Я?!
— Да, ты… Завтра ты мне приготовишь пять тысяч рублей на первое обзаведение… Я буду у тебя в час дня…
— Пять тысяч!.. Но где я их возьму?..
— Если у тебя нет налицо, ты займешь… Завтра, в час дня, они должны быть в моем бумажнике, а не то…
— Хорошо, хорошо…
— Для того, чтобы предупредить тебя, я и побеспокоил тебя сегодня… А теперь до завтра… Желаю тебе счастливо играть и весело провести ночь…
— Но, послушай… — вскочил граф.
— Нечего и слушать… Завтра в час дня пять тысяч… до свиданья…
Киров медленно вышел.
Сигизмунд Владиславович остался один.
Несколько минут он был как бы в оцепенении, но затем встал, вздохнул полной грудью и вышел из кабинета.
Когда он возвратился в маленькую гостиную, он казался по наружности совершенно спокойным.
Игра продолжалась до утра.
Около четырех часов граф Стоцкий разыскал графа Петра Васильевича.
— Ну что, выиграл?
— Нет, все проигран.
— Плохо дело!
— Но ты дал слово выручить меня.
— И я сдержу обещание.
Гости разошлись.
Граф Вельский пригласил было Сигизмунда Владиславовича в свою карету.
— Благодарю. Я хочу немного пройтись, чтобы освежиться.
Он пошел с Нееловым.
— Сколько вы выиграли?
— Не слишком много. Должно быть, тысячи две.
— По моему счету — четыре, — заметил граф Стоцкий.
— Может быть.
— Вы поняли мой кивок?
— Конечно.
— Так половина выигрыша принадлежит мне, господин Неелов.
— Жаль мне делиться с вами. Если бы вас не было, я бы сделал то же, потому что из них никто ничего не видел.
— Да, но раз я был тут — моей обязанностью было помешать вам и спасти деньги друзей. Я этого не сделал. А потому прошу вас завтра утром прислать мне мою долю.
— Да будет так. Спокойной ночи.
Они разошлись в разные стороны.
XXI
МЕТАМОРФОЗА
Весь Петербург собрался на блестящий бал, который давал богач-банкир Корнилий Потапович Алфимов в своем великолепном доме на Сергиевской улице.
Все комнаты первого этажа были полны гостей.
Каждый из присутствующих мог найти укромное местечко или около роскошно сервированных буфетов, или в маленьких гостиных и кабинетах, где мягкие диваны и отоманки манили к сладкому отдыху.
В одной из первых зал хозяин, еще бодрый старик, элегантно одетый, встречал прибывающих гостей.
— Добрый вечер, барон, очень рад!.. Добро пожаловать, полковник, я уже боялся, что по случаю сегодняшнего парада вы не приедете… Очень приятно, ваше превосходительство!.. Где же ваша дочь? Больна!.. Ах, как жаль…
Для каждого гостя у него находилось приветливое слово.
Никто бы не узнал в этом финансовом тузе Петербурга еще недавнего «миллионера в рубище» — дисконтера, заседавшего в низке трактира на Невском проспекте, попивавшего жиденький чаек за счет своих клиентов и питавшегося объедками, получаемыми им за несколько копеек из того же трактира.
Еще с небольшим год тому назад он жил в подвальном этаже в конце Николаевской улицы, занимая убогую комнату, и вдруг, точно по мановению волшебного жезла, сделался первой гильдии купцом, открыл банкирскую контору на Невском, занимавшую роскошное помещение, и купил себе дом, принадлежавший одному разорившемуся князю, со всей княжеской обстановкой, за полмиллиона чистоганом.
Этим волшебным жезлом оказался тот современный рычаг, который может перевернуть весь мир — деньги.
Чудный звон золота заставлял слетаться, как мух на мед, в открытые двери дома миллионера и чопорных великосветских бар, и искателей приключений, и выдающихся артистов, артисток, писателей, художников, адвокатов…
Даже наружность Корнилия Потаповича Алфимова, когда-то прозванного его клиентами «алхимиком», изменилась до неузнаваемости.
Оголенный череп был прикрыт искусно сделанным парижским париком.
Прекрасные вставные челюсти заменили когда-то торчащие изо рта несколько желтоватых зубов, и гладко выбритое лицо, видимо, с искусно расправленными морщинами, носило далеко не прежнее отталкивающее выражение.
Совершенно круглые, совиные, бегающие, с темнозеленым отливом глаза были прикрыты синими очками, в массивной золотой оправе.
Еще недавно совершенно одинокий, он оказался отцом прелестной девятнадцатилетней дочери, Надежды Корнильевны, и двадцатитрехлетнего сына — Ивана Корнильевича, занимавшегося, под руководством отца в банкирской конторе.