Шрифт:
Дух сомнения между тем нашептывал ему другое.
«Тюрьма или гнездышко?» — восставал в его уме мучительный вопрос при виде дачи, где жила с мужем графиня Вельская.
Дача была поистине великолепна. Изящная постройка, расположенная среди окружающего тенистого сада с массой душистых цветов и мраморными фигурами в клумбах, фонтаном, бившим легкой и обильной струей и освежавшим воздух, — все, казалось, было устроено для возможного земного счастья двух любящих сердец.
«Гнездышко!» — мучительно откликалось в душе Федора Осиповича.
А между тем в этом месте, казалось, самой природой созданном для бьющей ключом жизни, — было пусто и мертво.
В течение нескольких часов, которые Неволин провел около дачи и поблизости, она показалась ему прямо необитаемой.
«Да здесь ли она?» — мелькнуло в его уме.
В это время в воротах появилось живое существо — это был дворник, одетый в новую красную кумачовую рубашку, плисовые шаровары, сапоги со сборами и черном новом картузе.
Он меланхолически остановился у ворот, куря свою носогрейку.
Неволин перешел на ту сторону и, проходя мимо него, небрежно бросил:
— Это дача графа Вельского?
— Так точно.
— Петра Васильевича?
— Так точно.
— Не живут?
— Никак нет-с, живут-с, — отвечал дворник. — Только граф более все по делам в Петербурге, а их сиятельство графиня ведут жизнь уединенную.
Федору Осиповичу показалось, что в нотах даже грубого голоса дворника он уловил сочувствие и сожаление к сиятельной затворнице.
«Тюрьма!» — пронеслось в его голове.
И странно, на этом последнем выводе он остановился с большим внутренним удовлетворением.
Так скверно устроен человек, что, страдая сам, он находит себе утешение в страданиях ближнего.
Стало уже совершенно смеркаться, когда Неволин уехал с Каменного острова.
XIX
СВИДАНИЕ
Ежедневно стал совершать свои мучительные прогулки на Каменный остров Федор Осипович Неволин.
Какая-то непреодолимая сила тянула его туда. Им руководило, кроме того, предчувствие, что случай поможет ему увидеть графиню Надежду Корнильевну Вельскую. Это предчувствие не обмануло его.
На пятый или на шестой день своего странствования около дачи Вельского он, как раз в то время, когда проходил мимо ворот, столкнулся лицом к лицу с выбежавшей из ворот девушкой, на голове которой был накинут шелковый платок.
Он сразу узнал Наташу, горничную Надежды Корнильевны, на имя которой он писал из-за границы несколько писем, не получив на них ни строчки ответа.
— Наташа! — окликнул он девушку, бросившуюся было от него в сторону.
Та остановилась в недоумении, но вглядевшись в Неволина, только ахнула.
— Федор Осипович, вы ли это?
— Я, или не узнала?
— Да и как узнать-то, похудели вы очень, побледнели, больны верно?
— Нет, ничего, здоров.
— Какое ничего, вот теперь в вас вглядываюсь… Краше в гроб кладут.
— Что делать… Ты куда?
Девушка смутилась.
— Да так, пробежаться вздумалось… Ее сиятельство отпустили.
— Мне бы с тобой поговорить надо… — через силу, сунув в руку Наташи первую попавшуюся в кармане кредитку, сказал Неволин.
— За что жалуете… Я и так всегда готова… — сконфузилась молодая девушка, но бумажку сунула в карман.
Наташа была скорее подругой, нежели горничной Надежды Корнильевны. Крестьянка села Отрадного, первая ученица тамошней сельской школы, она по выходе Алфимовой из института была взята в Москву и определена в услужение барышне, а затем с нею же переехала в Петербург.
Не рассталась с ней Надежда Корнильевна и сделавшись графиней.
Обе столицы быстро оказали свое действие на молоденькую деревенскую девушку, она приобрела тот внешний лоск и даже интеллигентность, которые отличают тип столичных горничных, прозванных некоторыми остряками «театральными».
— Да ты, может, куда спешишь? — спросил Федор Осипович.
— Нет, барин, ничего, не к спеху, подождет, не впервой и понапрасну дожидаться… — лукаво усмехнулась она.
— Куда же нам пойти?.. — после некоторой паузы начал он.
— Да пожалуйте к нам в сад, в беседку.
— Неудобно.
— Чего неудобно… В доме ни души… Графиня у себя в будуаре читает. Графа дома нет-с, пожалуй, не ранее, как под утро явится… Барышня Ольга Ивановна тоже в городе… Дом-то почитай, как мертвый.
— Что так?