Странная фамилия.

Вам не нравится? Какая уж есть, я не виновата, Гелена рассмеялась, смех был спонтанный, заразительный, Славик присоединился. Но, увидев выражение материнского лица, виновато умолк. У матери был такой вид, будто их смех больно ранил ее, будто даже он, сын, потешается над ней, постыдно предает ее.

Извините, пани Славикова, сказала Гелена, видите ли, это слово действует на некоторых удручающе. Поэтому я смеялась.

Не понимаю. Какое слово?

Барла. Барлова, ответила Гелена и снова коротко, нервозно рассмеялась.

Положение ухудшалось, теперь мать и вправду обиделась. Гелена умолкла, опустила уголки губ, как-то горестно подернула плечами и закурила сигарету. Да, горестно, но почему-то получилось резко, раздражительно, злобно; будто мать действовала ей на нервы.

Много курите? — спросила мать, но это прозвучало скорей обвинением, нежели вопросом.

Достаточно, отрезала Гелена. Она покраснела и раздраженно добавила: А случается, и выпиваю. Вызывающе поглядела на мать: Что вам еще угодно узнать, товарищ следователь?

Мать резко дернулась всем телом, словно Гелена вонзила ей нож под ребра, у нее задрожали, посинели губы.

Черт побери, может, бросите дурака валять! Славик почувствовал, что пришло время вмешаться, дело принимало опасный оборот. Вы с ума посходили, что ли?

С минуту казалось, его слова подлили масла в огонь — похоже было, что ему удалось оскорбить обеих разом. Однако, нет, слава богу, должно быть каждая из них сказала себе: кто поумнее — уступит. Гелена что-то пробурчала — но прозвучало это примирительно, и мать подхватила этот тон: Пожалуй, я имею право спросить, — и сжала ладонью горло.

Непосредственный конфликт был предотвращен, и Славик надеялся, что наконец-то наступит прочный мир, но, как вскоре выяснилось, это было всего лишь короткое перемирие.

Вы, значит, решили пожениться? Мать честно пыталась преодолеть свою неприязнь, в подкраске вопроса звучало разве что укоризненное разочарование. Да он и не ожидал другого; нельзя же было надеяться, что она будет прыгать до потолка от радости, когда ее известят о том, что уже решено и подписано.

Сейчас самое время познакомиться с вашими родителями, Гелена, не так ли? Мать даже улыбнулась; и правда, она шла им навстречу. Славик с благодарностью погладил ее по волосам и легонько чмокнул в лоб. Положение явно улучшалось. А у него в сбросе был еще главный козырь — их общая судьба. Он делал ставку на эту минуту, тщательно, обдуманно, с полной отдачей своего режиссерского таланта подготавливая ее — это должна была быть деликатная, умеренно трогательная, но не сентиментальная сценка, которая навсегда бы сблизила обеих женщин. Но он просчитался. Упустил самый удобный момент, Гелена опередила его, весьма неудачно проявив самостоятельность.

К сожалению, не получится. Их уже нет в живых, сказала она и легкомысленно добавила: Даже я их как следует не узнала.

Про себя Славик отчаянно выкрикнул: УЖАСНО! Хотя ее признание и соответствовало истине, но, боже, какая манера! Она оскорбила его эстетический вкус. Так же нельзя — слова прозвучали бесчувственно, даже грубо. Он укоризненно поглядел ей в глаза: ты все портишь, зачем уж так? Но тут же увидел: она с трудом сдерживала слезы, отсюда и эта грубость; он осознал — макияж, рисовка, маска, она сама страшно расстроена.

Мать избавила его от опасений, серьезность Гелениного признания подействовала на нее вопреки тому, как оно было сделано. Мать подошла к ней и с естественным пониманием, не нуждавшимся в словах, положила на плечо ей руку. Ее лицо выражало все: сострадание, участие и главное — что его удивило — какое-то огромное облегчение. Да, странно; будто ей стало легче от того, что родители Гелены умерли, будто она ждала чего-то гораздо худшего.

Ты сказал ей? — спросила мать.

Он кивнул.

Мать легко обняла Гелену за плечи; они сели на диван. Да, точно так он это себе представлял, они должны были сблизиться.

Родители матери, Мартин Вавровский и Мария Галова, были родом из Тренчина. Мартин Вавровский, дед Славика, служил в пограничных таможенных частях, жили они в Молдаве над Бодвой. Отец не были плохим человеком, только вот с мадьярами никак не умели поладить, говорила мать о Славиковом деде. А кроме нас там были почти одни мадьяры. Но отец ничего не принимали всерьез. Уже и того хватало, что были словаком и таможенником, а еще вдобавок и красавцем-мужчиной. Очень нравились мадьяркам. Мама часто плакали. А становилось там все хуже и хуже. Когда в Германии объявился Гитлер, мадьяры куда как расхрабрились. Мама хотели, чтобы мы вернулись домой, в Словакию, а отец знай смеялись, куда, дескать, нам уезжать, мы и так в Словакии. Уезжать — говорили отец — нам негоже, потому как, если уедем, мадьяры порушат республику. Отец ничего не принимали всерьез, это была их самая большая ошибка. Однажды утром их принесли исколотых ножом. В аккурат шли от одной мадьярки. (Славик гордился своим дедом, мужественным словацким таможенником Мартином Вавровским, защищавшим единство республики на всех фронтах.) Мне тогда было десять лет. Потом мы с мамой вернулись в Тренчин, а год спустя мама умерли от чахотки. Мне было одиннадцать.

Да, судьба у них была общая, обе были сироты. И казалось, это их сближает; сидели они рядом, и мать спросила: Сколько вам было лет, Геленка? Мне было одиннадцать.

Вы уже об этом сказали.

Снова зазвучала дисгармония — говори они об одном в том же, но Геленин подход к данной теме был слишком строгим и деловым; словно по натуре она была недостаточно чуткой. Мать сказала примирительно: Может, мне было тяжелей, чем вам.

Может.

А как они умерли?

Славик сидел как на иголках. Мать непроизвольно затронула щекотливый вопрос. Гелена не любила об этом говорить, он и то не знал никаких подробностей. Умерли, вот и весь сказ, осадила она его однажды раздраженно. Какая разница, как они умерли. Терпеть не могу такие дурацкие вопросы. Он понимал ее — раз не хочет говорить, значит, есть на то основания — больше он ее и не спрашивал. Но с матерью дело обстояло иначе, он надеялся, что Гелена это поймет.