— Ты слитком долго мешкаешь, Робер де Бодрикур, и наносишь ущерб делу. Сегодня наши проиграли битву у Орлеана и понесут еще большие потери, если ты не пошлешь меня немедленно.

Тот изумился и спросил:

— Сегодня, ты говоришь? Как ты можешь знать, что там произошло сегодня? Вести идут оттуда не менее восьми или даже десяти дней.:

— Это мне сказали мои Голоса, — значит, это правда. Сегодня было проиграно сражение, и ты в этом виноват — ты задерживаешь меня.

Правитель зашагал по комнате, бормоча что-то про себя и лишь время от времени ругаясь вслух; наконец он сказал:

— Вот что: иди с миром и жди. Если все окажется так, как ты сказала, я дам тебе письмо и пошлю к королю, но не прежде того.

Жанна сказала с жаром:

— Благодарение Богу! Дни ожидания приходят к концу. Через десять дней ты дашь мне письмо.

Жители Вокулёра уже подарили ей коня и полное вооружение. Ей некогда было учиться ездить, ибо она прежде всего считала необходимым не отлучаться со своего поста и говорить со всеми, кто к ней приходил, укрепляя в них надежду и готовя себе помощников в предстоящем освобождении и возрождении родины. Это занимало все ее время. Но не беда. Не было на свете такого искусства, которому она не могла бы научиться, и притом в самый короткий срок. Ее коню предстояло убедиться в этом с первого же раза. Тем временем ее братья и я по очереди брали коня и обучались верховой езде. Кроме того, нас учили владеть мечом и другим оружием.

20 февраля Жанна собрала свой маленький отряд — обоих рыцарей, своих братьев и меня — на военный совет. Впрочем, советом его, пожалуй, не назовешь, — она не совещалась с нами, а просто отдала приказания. Она наметила путь, которым намеревалась ехать к королю, и притом так, словно обладала обширными познаниями в географии; она наметила, сколько проезжать за день и как миновать наиболее опасные места, — а это показывает, что политическую географию она знала не хуже физической, хотя никогда ничему не училась. Я был удивлен, но подумал сначала, что ее наставляли Голоса. Однако это оказалось не так. Из ее упоминаний о разных людях, от которых она узнала то или другое, я понял, что она неутомимо расспрашивала своих многочисленных посетителей и набралась у них этих ценных сведений. Оба рыцаря не могли надивиться ее здравому смыслу и сметливости.

Она велела нам быть готовыми ехать ночью, а днем спать в укрытиях, ибо почти весь наш долгий путь пролегал по местности, занятой неприятелем. Она приказала также хранить в тайне день нашего отъезда, так как хотела уехать незаметно. Иначе нам предстоят пышные проводы, о которых непременно узнает неприятель, и тогда на нас будет засада и нас возьмут в плен. В заключение она сказала:

— Теперь мне остается только сообщить вам день нашего отъезда, чтобы вы успели как следует подготовиться и ничего не оставляли до последней минуты Мы выступим двадцать третьего в одиннадцать часов вечера.

С этим она нас отпустила. Оба рыцаря были крайне озадачены. Сьер Бертран сказал:

— Даже если правитель и даст ей письмо и охрану, он может не поспеть это сделать к указанному ею сроку. Как же она решилась назначить этот срок? Это ведь большой риск — назначать точный срок, когда еще ничего не известно наверняка.

Я сказал;

— Раз она назначила двадцать третье, мы можем на нее положиться. Должно быть, ее оповестили Голоса. Нам остается повиноваться.

Так мы и сделали. Родителей Жанны мы просили прибыть до двадцать третьего, но из осторожности не сообщили, почему назначаем именно этот срок.

Весь день двадцать третьего она с надеждой подымала глаза на каждого входившего, но родители ее все не появлялись. Она не теряла надежды. Когда стемнело, она не могла уже дольше надеяться и заплакала, но тут же отерла слезы и сказала:

— Что ж делать, видно так уж мне суждено. Придется стерпеть и это.

Желая ее утешить, де Мец сказал:

— Ведь и правитель что-то не идет к тебе; родители твои могут еще приехать завтра…

Тут она перебила его и сказала:

— К чему мне это? Ведь мы едем сегодня в одиннадцать.

Так и оказалось. В десять часов явился правитель со стражей и факельщиками; он доставил ей конную охрану, а также лошадей и оружие для меня и ее братьев, и вручил ей письмо к королю. Затем он снял с себя меч и сам опоясал им Жанну, говоря:

— Ты была права, дитя мое. В тот день мы действительно проиграли битву, как ты предсказала. И вот я сдержал свое слово. Поезжай, и будь что будет.

Жанна поблагодарила его, и он вернулся к себе.

Проигранная битва, о которой она говорила, известна в истории под названием Селедочной битвы. [10]

Все огни в доме тотчас погасили, и немного погодя, когда на улицах стало темно и тихо, мы крадучись выехали из города через западные ворота, а там поскакали во весь опор, подгоняя коней шпорами и хлыстами.

Нас было двадцать пять хорошо вооруженных всадников. Мы ехали по двое; Жанна с братьями-в середине колонны, Жан де Мец — в голове, а сьер Бертран — в хвосте. Рыцари разместились таким образом, чтобы предупредить бегство кого-либо из солдат, возможное в начале пути. Через два-три часа мы должны были оказаться на вражеской земле, и там уж никто не решился бы дезертировать. Скоро в нашей колонне послышались вздохи, стоны и проклятия. Мы обнаружили, что шестеро из наших воинов были деревенскими парнями, которые впервые сели на лошадь и теперь с трудом держались в седле, испытывая жестокие страдания. Правитель включил их в отряд в последний момент, для ровного счета, и поместил рядом с каждым опытного солдата, чтобы придерживать новичка в седле, а при попытке бегства — убивать на месте.