– Нинуля купила себе новую кофточку? – решил он продемонстрировать свою осведомленность и показать заодно, что ему не чужды интересы его девчонок.

– Купила. А ты откуда знаешь?

– Так я с Нинулей разговаривал, когда ты с доктором по нервным болезням в театр ходила, а потом в ресторан.

– С каким доктором? – удивилась жена. И, вспомнив, вдруг расхохоталась. – А-а, так это была Лена Гордина, мы с ней ходили.

– Ну да, ну да. – Турецкий казался себе полным идиотом. Надо же, а напридумывал себе, ночи не спал! А это всего-навсего чокнутая Гордина, действительно доктор, но медицинских наук. Он сам сдуру когда-то познакомил их, не ожидая, что Ирка всерьез заинтересуется психиатрией. Потом ругательски себя ругал за эту опрометчивость. Но кто знал, что его рассудительная, прагматичная жена вдруг с такой страстью увлечется психиатрией, а заодно и судебной медициной. Теперь все ее подружки были задвинуты на задний план, а свое свободное время она проводила с новой подругой. И эта старая дева морочила ей голову всякой дребеденью, иногда доводя Турецкого до ярости. Саша, как мужик опытный, догадывался, что не зря эта мымра прибилась к их берегу. Чувствовал он: влюбилась в него баба. Но не мог же он запретить своей жене дружить с этой докторшей. Надеялся, что она переболеет своим новым увлечением и опять вернется к тихому интеллигентному делу – преподавать детишкам музыку. А Ирка теперь донимает его своими новыми знаниями, устраивая то тестирование, то экзамен. Да как-то так с подковыркой каждый раз, что он чувствовал себя дураком. А бабы ржали.

– Ирка, если бы я не знал, как хороша ты бываешь со мной в постели, я подумал бы, что ты изменила сексуальную ориентацию. И оторвал бы твоей Гординой ее куриную башку. Учти, если между нами возникают ссоры, то это с ее подачи.

– Ну, Шурик, ты совсем обалдел. Какая, на фиг, смена ориентации? Я мужиков люблю, ты разве забыл?

– Помню, – мрачно ответил Турецкий. – Но требую, чтобы ты любила из всех мужиков меня одного. А то знаю я твою лихую натуру. Муж за порог, а ты хвост кверху и ну зазывать поклонников!

Ирка тихонько хихикала. Она обожала доводить мужа до состояния ревности. И умела так осторожненько его подвести к этому состоянию вполне невинным словом или намеком, что ему мерещилось уже невесть что. Она была уверена: ревнует, – значит, любит.

– Ладно, Саш, давай прощаться. Будем экономить. Это теперь девиз нашей дочери. У нее новое хобби – она всерьез занялась экономией нашего семейного бюджета.

– Ну да, чтобы выкроить себе на новую тряпку? – Саша сразу раскусил свою дочь. – Целую вас, девчонки. И призываю: не впускай докторшу в нашу жизнь. Как бы она не испортила наши отношения! Знаю я этих старых дев.

Турецкий лег в постель, настроение у него поднялось. Иркин голос все еще звучал в его ушах. Ему показалось, что он был теплее, чем в последние месяцы. Может, оттает наконец и случится то «прощение славянки», которое она ему сулила?

Турецкий думал о том, что, занимаясь расследованием в Нефтегорске, он ни на йоту не продвинулся в деле капитана Куликова. Хотя и сделал все, что возможно. На все его запросы приходили отрицательные ответы. Куликов как в воду канул.

Наутро Огородников уже владел полной информацией о задержанных гангстерах.

– С ними наши поработали хорошо. Интересная картина вырисовывается. Впрочем, я и не сомневался: по мою душу их послали. В общем, Казбеков и Мясников подписали признательные показания, что им хорошо заплатили за мое убийство. Но они никак не ожидали, что у меня бронированная машина будет. Сильно разочарованы. Деньги получили, а задание не выполнили и воспользоваться своим гонораром теперь не смогут. Денежки-то мы изъяли, они даже спрятать толком их не успели. Знаешь, куда засунули? В прихожей, в карман старого пальто Мясникова.

– Кто их нанял?

– Дима Большой. Они на него сильно обозлились. Считают, что по его вине операция провалилась. Не подготовил он ее толком, не узнал, что машина в броне. А теперь боятся, что аванс ему придется отдавать, когда из отсидки вернутся. А аванс-то – тю-тю! Так что в их интересах было заложить его по всей программе: вдруг мы и его арестуем. Сидят теперь, вспоминают. А разговорчивые какие оказались! Побольше бы нам таких. Мы бы половину преступников, гуляющих на воле, пересажали. Их показания записывать – в четыре руки нужно работать.

Огородников посмотрел на часы:

– Как раз очередной допрос кончается, их сейчас на перерыв уведут. Махну-ка я в СИЗО, протоколы почитаю. Хотите, Александр Борисович, со мной поехать?

– Я сейчас свои бумаги должен в порядок привести. А потом с тобой встретимся. Следующий допрос, думаю, тоже плодотворным будет.

– Если их рвение не иссякнет, то точно!

Огородников пошел к двери, обернулся на мгновение, добрая улыбка осветила его лицо. Он стеснительно добавил:

– А мы с Олей уже назначили число, когда расписываться будем.

– Возьмешь шафером? – улыбнулся в ответ Турецкий.

– С удовольствием. Но регистрация только через два месяца будет. К тому времени, даст Бог, мы дело раскроем. Боюсь, вы не станете столько ждать.

– Ничего, может, новое возникнет, – оптимистично предположил Турецкий.

Огородников вышел, звук его шагов гулко разносился по пустому коридору.

Минут пять Турецкий перечитывал протокол допроса Зябцевой Любови Алексеевны. В коридоре по-прежнему было тихо, вдруг чьи-то быстрые шаги нарушили тишину коридора. Открылись соседние двери, оттуда кто-то вышел, послышались взволнованные голоса. Захлопали двери, оживление в коридоре привлекло внимание Турецкого, и он тоже вышел. Мимо пробегал майор, Турецкий остановил его: