– О, да, я верила ему.
– Она грустно рассмеялась. – И верю до сих пор. У его семьи достаточно денег, чтобы сделать что угодно, и никогда не ответить за преступление.

– И все же ты смогла уйти от него.

– Только когда нашла возможность держать его на расстоянии.

– Как?

Мишель задрожала, ее голос сорвался.

– … Шрамы на моей спине. Когда он сделал это, его родители были в Европе. Они не успели уничтожить документы и подкупить свидетелей, а потом стало слишком поздно. У меня появились копии, и их оказалось достаточно для обвинения против него. Я купила свой развод этими шрамами, и заставила его родителей обещать держать его подальше от меня, или я буду использовать документы. Они очень переживали за свое положение и семейный престиж.

– За какой-то престиж? – невыразительно повторил Джон, с трудом удерживая ярость.

– Это теперь не имеет значения, они мертвы.

Джон не думал, что это было большой потерей. Люди, которые заботились больше о семейном престиже, чем о молодой женщине, жестоко избиваемой и напуганной, не многого стоили по его мнению.

Снова повисла тишина, и Джон понял, что она не собиралась добавлять что-нибудь еще. Если бы он позволил ей, она оставила бы это в такой сжатой и отредактированной версии, но он должен был знать больше. Рассказ Мишель причинял ему сильную боль, он и не думал, что возможно чувствовать такую боль из-за другого человека. Но для Джона было жизненно важно знать все, чтобы не было больше никаких недоговоренностей между ними. Он хотел знать, о чем она думает и почему держит дистанцию между ними, хотел знать как она жила эти два года после развода.

Он коснулся спины Мишель, лаская ее кончиками пальцев.

– Это было причиной, по которой ты не хотела плавать?

Мишель отодвинула голову от его плеча, и ее голос звучал совсем тоненько в темноте.

– Да. Я знаю, шрамы почти незаметны. Но в моей памяти они все еще есть и я так боялась, что кто-то заметит их, и будет спрашивать, откуда…

– Поэтому ты всегда надеваешь длинную ночную рубашку после того, как мы занимаемся любовью.

Она была тиха, но он почувствовал ее кивок.

– Почему ты не хотела, чтобы я знал? Я ведь не случайный прохожий с улицы.

Нет, он был ее сердцем и ее сердцеедом, единственным человеком, которого она когда-либо любила, и поэтому более важным для нее, чем кто-либо еще в этом мире. Она не хотела, чтобы он знал уродстве, которое было в ее жизни.

– Я чувствовал себя грязной, - прошептала Мишель. Мне было стыдно.

– Мой Бог! – Взорвался Джон, поднимаясь на локтях, чтобы наклониться к ней.
– Почему? Это была не твоя вина. Ты была жертвой, а не злодеем.

– Знаю, но это ничего не меняет. Я все еще не могу избавиться от этих ощущений.

Он поцеловал ее, долго, медленно и горячо, языком показывая ей, насколько желает ее. Он продолжал целовать Мишель, пока она не ответила, обвивая руками его шею и отвечая на движения его языка своим. Тогда он откинулся на подушку, притянув ее голову к себе на плечо. Она была обнажена: Джон мягко, но твердо отказался позволить ей надеть ночную сорочку. Теперь между ними не было тайн, и Мишель была этому рада. Она любила прикосновения его теплого, твердого мускулистого тела к своей обнаженной коже. Джон все еще размышлял, неспособный оставить эту тему. Она чувствовала его напряженность и медленно провела рукой по его груди, гладя вьющиеся волосы и маленькие круглые соски с их крошечными бугорками в центре.

– Успокойся, - пробормотала Мишель, целуя его плечо. – Это в прошлом.

– Ты сказала, что его родители контролировали его, но они мертвы. Он беспокоил тебя с тех пор?

Мишель задрожала, вспоминая телефонные звонки Роджера.

– Он звонил мне домой. Я не видела его. И надеюсь, что никогда больше не увижу. – Последняя фраза Мишель была полна отчаянной искренности.

– Домой? К тебе домой? Когда?

– До того как ты забрал меня к себе.

– Я хотел бы встретиться с ним, - сказал Джон со зловещим спокойствием.

– Надеюсь, этого никогда не случится. Он - … ненормальный.

Они вновь сплелись в объятьях. Теплая, влажная ночь, окутывала их, и Мишель почувствовала себя сонной. Но Джон вновь дотронулся до нее, и она чувствовала, что в нем кипит новая волна гнева, его вновь мучила потребность знать:

– Что он использовал?

Мишель вздрогнула, отстранившись от него. Тихо выругавшись, он взял ее за руку.

– Скажи мне.

– Это не имеет никакого значения.

– Я хочу знать.

– Ты и так знаешь.
– Слезы вновь жгли ее глаза. – Нетрудно догадаться, это так банально - ремень.
– Дыхание Мишель сбилось.
– Он … он обертывал кожаный конец вокруг своей руки…

Джон застонал, его большое сильное тело дернулось, словно от боли. Он думал о застежке пояса, впивающейся в ее мягкую кожу, и его пронзила боль. Ему безумно захотелось совершить убийство. Более чем когда-либо, он хотел повстречать Роджера Бекмана.

Он почувствовал как руки Мишель обняли его.